– Но вы не думаете, что нечто подобное может случиться тут?

– Это уже не тот Старый Запад, каким он был раньше. Здешние места намного безопаснее ваших городов. Люди тут даже не запирают двери, чтобы не искать ключи. – Обернувшись через плечо, Крафт улыбнулся и продолжил: – Кроме того, мы носим штаны потеснее. Чтобы в карманах было поменьше свободного места.

Они проходили мимо главного дома. Амбар находился от него в шестидесяти футах. Между домом и амбаром когда-то была изгородь, но теперь от нее остались лишь столбы, а проволока исчезла. Пожелтевшие занавески висели на эркерном окне, выходящем в сторону ручья, но сам дом производил впечатление нежилого. Перуджа это удивило. Пустой дом? Почему? В домах должны жить люди. Разве Хеллстром и его команда живут не тут? И не здесь едят? Почему никто внутри не гремит кастрюлями и сковородками? Он вспомнил слова Портера о «пустых знаках». Тонкое наблюдение. Важно не то, что ты видишь, а то, чего не замечаешь.

Повсюду пахло кислотой. Поначалу Перудж подумал о фотохимикатах, но затем отверг это объяснение. Запах был острым и сильным. Возможно, он связан с насекомыми, которых изучает Хеллстром?

Вращающаяся дверь была встроена в раздвижные ворота амбара. Когда Крафт и Перудж приблизились, она открылась, и появился сам Хеллстром. Перудж узнал его по фотографиям из файлов Агентства. Он был в тонком свитере, серых брюках и сандалиях. Редкие светлые волосы растрепал ветер.

– Здравствуйте, Линк! – произнес Хеллстром.

– Здравствуйте, доктор!

Крафт подошел к Хеллстрому и пожал ему руку. Перудж понял, что это заранее отрепетированный спектакль – эти двое как будто были едва знакомы. Он шагнул в сторону, чтобы увидеть то, что скрывается за дверью амбара. Но в проеме не было ничего, кроме темноты.

Движение Перуджа, похоже, позабавило Хеллстрома. Он улыбнулся, когда Крафт представил ему непрошеного гостя. Ладонь у Хеллстрома была холодной и сухой. Складывалось ощущение, что он заставляет себя выглядеть спокойным, но рука у него не повлажнела, что свидетельствовало о самообладании.

– Вас интересует наша студия? – спросил Хеллстром, кивая в направлении двери, с которой Перудж по-прежнему не сводил глаз.

Крепкий орешек, подумал Перудж.

– Никогда не видел киностудий изнутри, – ответил он.

– Линк сообщил мне, что вы ищете своего сотрудника, который мог пропасть в этой местности.

– Да, – кивнул Перудж, не понимая, почему ничего не видит по ту сторону двери. Он бывал в студиях Голливуда и помнил царивший там беспорядок – яркие огни, манекены, камеры, люди, снующие туда-сюда, и, наконец, мертвая тишина после команды: «Мотор!»

– Вы видели, чтобы здесь находился кто-то посторонний, мистер Хеллстром? – спросил Крафт.

– Тут нет никого, кроме наших людей, – ответил тот. – Никаких посторонних, во всяком случае, в последнее время. А когда пропали эти люди?

– Неделю назад, – произнес Перудж.

– Совсем недавно, – проговорил Хеллстром. – А вы не допускаете, что они просто продлили себе отпуск, никого не поставив в известность?

– Нет, – заявил Перудж. – Это исключено.

– Ну что ж, вы можете все тут осмотреть. В последнее время мы были загружены работой, но если бы в округе появился незнакомец, обязательно заметили бы. Мы следим, чтобы случайное вторжение не помешало нашим планам. Вряд ли вы найдете какие-то знаки присутствия ваших людей в долине.

Крафт облегченно вздохнул. Если Нилс считает, что чистильщики хорошо поработали и убрали все следы инцидента с последними чужаками, значит, так оно и есть.

– Вот как? – произнес Перудж.

Ему неожиданно пришло в голову, что их с Хеллстромом разговор ведется одновременно на нескольких уровнях, и оба они понимают это. Более того, во всем этом, вероятно, участвует и Крафт. Перуджу позволяют осмотреть на ферме все, что он захочет, но ничего, что можно было бы поставить Хеллстрому в вину, он не найдет. На ферму никто из посторонних не приходил, даже без ведома хозяина. Хеллстром пребывал в полной уверенности, что его влиятельные друзья помогут ему сохранить в тайне все, что не подлежит раскрытию. Перудж, со своей стороны, намекнул ему, что у него есть доказательства того, что его люди исчезли в непосредственной близости от долины. Хеллстром и не отрицал этого, он просто указал на бессмысленность поисков. Таковы были предварительные ходы игроков. Настала пора обсудить реальные ставки. Как это у них получится?

– Помощник шерифа сообщил мне, что вы работаете на компанию, производящую фейерверки, – произнес Хеллстром.

Вот оно! Перудж был явно обрадован таким поворотом разговора, хотя и не показал этого.

– У нас достаточно диверсифицированный бизнес, мистер Хеллстром, – ответил он. – Основное, конечно, это фейерверки. Но нас также интересует металлургия, инновационные методы производства. Мы постоянно охотимся за потенциально ценными изобретениями.

Несколько мгновений Хеллстром внимательно смотрел на Перуджа, после чего предложил:

– Может, вы хотите посмотреть нашу студию? С удовольствием покажу все, что вам интересно, хотя времени у меня мало – опаздываем с производством нашего последнего шедевра.

Он двинулся к двери, но, словно вспомнив нечто важное, остановился и, обернувшись к Перуджу, добавил:

– Надеюсь, с вами нет какого-нибудь радио? Для записи звука мы используем радиотехнологии, и постороннее оборудование создаст помехи.

Вот ведь сукин сын! Перудж вытянул вперед руки и демонстративно отключил передатчик, встроенный в наручные часы. И подумал: Если ты думаешь, что я не заберусь в твою песочницу, мой мальчик, то сильно ошибаешься; я заползу туда и увижу больше, чем ты хотел бы мне показать.

Хеллстром, по достоинству оценив манипуляции Перуджа, размышляя о его весьма любопытном во всех смыслах заявлении по поводу диверсификации производства, металлургии, инновационных методов. Имеет ли все, что он сказал, какое-либо отношение к их работе над Проектом-40?

– Передача прервалась, – сообщил Жанверт, медленно поворачивая ручки настройки.

Он сидел в фургоне, в полумраке, создаваемом плотными шторами; на кухонном столике перед ним возвышался приемник. Над Жанвертом нависло громоздкое потное тело Ника Миэрли, упершегося в стол покрасневшими от напряжения костяшками пальцев. Ник хмурился – крупные черты его физиономии несли на себе печать глубокой обеспокоенности.