Право же гражданства, как другие права и имущества, не утрачивается чисто фактически, но утрачивается в силу какого-нибудь постановления или судебного решения, если только какой-нибудь закон не постановит признать факт имеющим силу судебного решения, чего здесь нельзя сказать.

Наконец, если имущество отдано и не принято, то оно продолжает принадлежать тому, чье оно было раньше. Если же выдача принята, и впоследствии как-нибудь случайно тот, кто был выдан, возвратится в свое государство, то он уже не будет гражданином иначе как в силу нового пожалования. В этом смысле верно то, что сказано Модестином в его заключении о выдаче (L. Eos qui. D. de captivis).

8. To, что мы сказали о выдаче или о наказании преступников, распространяется не только на тех лиц, которые были всегда гражданами государств, где они ныне находятся, но также на тех, кто убежит в другое место после совершения преступления.

V. Право ходатайствовать об убежище принадлежит несчастным, а не преступникам; с изъятиями

1. Сказанное не вступает в противоречие с правами просящих об убежище и примерами оказания им убежища[1020]. Ибо право убежища полезно тем, кто страдает от незаслуженного гонения, а не тем, кто совершит что-либо насильственное против человеческого общества или других людей. Лакедемонянин Гилипп у Диодора Сицилийского («Библиотека», кн. XIII), говоря об этом праве, высказывает следующую мысль: «Кто впервые ввел такие права, тот имел в виду оказать несчастным милосердие, а тем, кто злонамеренно причиняет несправедливость, – угрожать наказанием». И далее: «Те же, кто по злому умыслу, по незаконной жажде чужого имущества совершит такие преступления, пусть не обвиняют свою судьбу, не присваивают себе имени молящих об убежище. Ибо по человеческому праву это причитается тем, чей дух остается невинным, несмотря на превратности судьбы[1021]. Людям, чья жизнь полна незаконных деяний, не остается места для милосердия и убежища». То и другое – превратности судьбы и злодеяние – отлично различает Менандр:

Злодейство тем отлично от несчастия,

Что это дело случая, а то – воления[1022].

Сходным является изречение Демосфена («Против Афоба», I), которое Цицерон переводит таким образом во второй книге «Об изобретении»: «Следует жалеть тех, кто терпит бедствия от судьбы, а не вследствие своей злостности». Имеется также изречение Антифана: «То, что не совершается добровольно, – то от судьбы; что же – добровольно, то действие преднамеренное». Лисий говорит: «Никому несчастие не приключается по собственному произволу».

В мудрейшем законе говорится, что если у кого-нибудь выскользнет из руки копье и убьет человека, то такому лицу открыто убежище, в том числе и рабу; если же кто-нибудь преднамеренно убьет невинного человека, что возмутит государство, то такому лицу даже священнейший алтарь Божий не может служить убежищем (Второзаконие, XIX, 1; XXIII, 15; Исход, XXI, 14; кн. I Царств, II, 29; кн. II Царств, XI, 13 и сл.). Этот закон Филон («Об особых законах») изъясняет следующим образом: «Нечестивым в святилище нет никакого убежища». Не иначе полагали древние греки. Рассказывают, что халкидоняне не пожелали отдать Науплия ахеянам, а причина была в том, что он достаточно очистился от того, в чем его упрекали ахеяне[1023] (Плутарх, «Греческие вопросы», 32).

2. У афинян был алтарь милосердия, о котором упоминают Цицерон, Павсаний, Сервий[1024], а также Феофил в «Институциях» и который подробно описывает Папиний в двенадцатой книге «Фиваиды». Для кого же он был открыт? Слушай слова поэта:

Несчастливцы его освятили.

А затем говорится, что алтарь был убежищем

Для побежденных войной, изгнанников дома родного.

Царств лишенных своих.

Аристид («Панафинейская речь») сообщает о том, что эфинянам было свойственно[1025] хвалиться тем, «что они были убежищем и утешением всем несчастным пришельцам отовсюду», и в другом месте («О мире», II): «У тех, кто повсюду несчастен, одно есть общее счастье – благо Афинского государства, благодаря которому им обеспечена безопасность». У Ксенофонта Патрокл Флиасийский в речи, обращенной к афинянам, заявляет: «Я хвалил этот город за то, что все, как потерпевшие от преступления, так и опасавшиеся за себя и бежавшие туда, как я полагал, могут рассчитывать на помощь». Та же мысль высказана в Послании Демосфена в защиту потомков Ликурга. Эдип, бежавший в Колонну в одноименной трагедии у Софокла[1026], свидетельствует следующее:

Увы, кекропиды, я много зла принес,

Но верьте, будет мне свидетель бог.

Не совершивши добровольно ничего.

Тесей отвечает:

Не жалко мне Эдипу дать убежище,

Всегда тебе готов быть покровителем.

Ты человек – об этом помню я.

Сходно сын Тесея, Демофон, говорит после бегства Гераклидов в Афины:

Так, защищать готова наша родина

Всех беззащитных, всех, чье дело правое.

Сколь много вынесла ради друзей;

А ныне угрожают распри новые.

Таким образом поступали афиняне, которых Каллисфен восхвалял особенно за то, что «они начали войну против Эврисфея ради потомства Геркулеса[1027], так как Эврисфей угнетал Грецию тиранией».

3. Напротив, о злодеях в той же трагедии имеется следующее место:

Того, кто прибегает к алтарям богов,

Сознав вину, не полагаясь на закон,

Тащить на суд не воспретит религия;

Терпеть же зло – всегда должно преступнику.

Тот же автор в трагедии «Ион» пишет:

Касаться ведь не следует

Святилища преступнику, но праведным

Защитой служат храмы от насилия.

Оратор Ликург («Против Леократа») сообщает о некоем Каллистрате, который, совершив уголовное преступление, задал вопрос оракулу о том, что его ожидает в Афинах, и получил ответ: «Последует то, что предписывает закон»[1028]. Он все же бежал туда и укрылся у священного алтаря в Афинах[1029] в «полной уверенности на безнаказанность; и тем не менее он был умерщвлен по распоряжению городской общины, строго соблюдавшей свои религиозные установления. Таким образом, исполнилось предсказание оракула.

Тацит («Летопись») порицает принятый в его время обычай в греческих городах оказывать преступным деяниям людей такое покровительство, как если бы дело шло о соблюдении священных обрядов Богам. У него сказано: «Государи подлинно занимают место богов. Но боги внимают только лишь справедливым просьбам молящих».

4. Такие лица подлежат наказанию или выдаче, или, наконец, устранению. Так, по рассказу Геродота (кн. I), когда кимеи не пожелали выдать перса Пактия и не посмели его удержать, они разрешили ему отправиться в Митилену. Римляне потребовали выдачи Димитрия Фаросского, который