– Что значит «наводил свои порядки»?

– В идеале – вассал признавал, что погорячился, был не прав, готов принести клятву верности, и на том расходились миром. В чуть менее идеальном варианте – оный вассал брался в плен… или отправлялся на казнь. В зависимости от степени опасности.

– То есть, – нахмурилась Нессель, – он еще ничего не сделал, а его уже казнили?

– Когда сделает – будет поздно, – отрезал Курт. – К тому же, как это «не сделал»? Он не подчинился правителю и был готов убивать. То, что он не успел убить, – не его заслуга, а заслуга благоразумия местных жителей, не позволивших ему это сделать. Из таких вот местных к армии тоже присоединялись люди – крестьяне, горожане, рыцари, – на тех же условиях, что и набранные ранее. Вот в то славное время кто-то из них и сочинил это, как выразился Фридрих, «восхваление». Сейчас баварская часть армии на него молится, молодежь из рыцарства смотрит в рот; на пороге войны это, прямо скажем, настрой нужный… Тот поход занял чуть больше полугода. В течение следующего года с небольшим Фридрих занимался наведением своих порядков уже по всей Баварии и устроением потрепанных боями земель. В пересказе все звучит не так страшно, но в реальности…

– Нет, – возразила Нессель, передернувшись. – В пересказе это тоже звучит страшно. Понимаю, отчего ему неприятно это вспоминать… Почему он сказал «по малолетству»? Сколько лет ему тогда было?

– Шестнадцать, когда начал собирать свою армию, и семнадцать на время похода, – ответил Курт и, перехватив взгляд наследника, поднялся. – Мне пора.

Нессель лишь вздохнула, кивнув, с тоской глядя на то, как он уходит прочь. Курт шел следом за Фридрихом и неотлучным телохранителем наследника, не догоняя их, держась шагах в восьми – десяти – мимо шатров, за пределы лагеря, настигнув обоих, лишь когда шатры остались позади. Наследник шел молча, не оглядываясь и хмуро глядя себе под ноги.

– Как у вас с супругой? – нарушил молчание Курт, и тот, не оборачиваясь, вздохнул:

– Как может быть с девушкой, которая единственное, что понимает в происходящем с ней, – так это то, что ее приложили к герцогству, как бесплатную корзинку к яблокам? Да еще и вручили эту корзинку сыну вероятного убийцы ее отца… Плохо, майстер Гессе. Я до сих пор задаю себе вопрос – несмотря на данное ею в здравом уме согласие, не взял ли я её как трофей в завоевательном походе, а теперь держу в плену? Да и у Элизабет, похоже, эти мысли не исчезли… С завидной регулярностью донимает меня просьбами позволить ей удалиться в монастырь. К прочему добавляется то, что она очень болезненная девица, и никто, судя по всему, не понимает, в чем дело; мессир Сфорца даже направил к ней кого-то из expertus’ов по лекарской части, сказал – талантливый парень, не одну неделю держал отца Бенедикта по эту сторону жизни…

– Да, знаю его. Действительно талант. И каков итог?

Наследник понуро качнул головой:

– Как я понимаю, что-то наследственное и неизлечимое… Сейчас на меня давят с требованием срочно зачать сына, но, боюсь, этим я ее просто убью; впрочем, ей и без того осталось, судя по всему, недолго… вероятно, я не должен так говорить – видит Бог, я не желаю ей зла… Словом, я уже смирился с грядущим вдовством и связанным с этим будущим. Заранее готовлюсь отбиваться от всевозможных кандидаток, а хуже всего то, что я уже примерно знаю, кого мне будут пытаться навязать.

– Готовьтесь попутно и к тому, Фридрих, что в определенных кругах распустят слух о том, как вы в сговоре с конгрегатами свели в могилу молодую жену, взятую силой, – мрачно заметил Курт. – В довесок к прочему.

– Мы перехватили еще одно письмо, – угрюмо произнес наследник. – Теперь Изабо намекает на то, что я на этом свете зажился, а пища на моем столе вполне может оказаться несвежей и отразиться на моем здоровье не лучшим образом.

Курт молча понимающе кивнул.

Элизабет исполнилось четырнадцать в год того злополучного пражского турнира; по иронии судьбы остаться в живых ей позволила болезнь, уложившая девочку в постель. Оставив дитя под присмотром челяди, отец её вкупе с прочим семейством направился в Богемию, где и сгинул, а Фридрих, покорив Баварию, взял Элизабет в жены.

Разумеется, слухи о том, что чудовищный actus был устроен Императором, не могли не дойти до нее. Разумеется, пришествие нового герцога и его войска на отцовские владения никак иначе ею восприниматься и не могло – лишь как завоевание. Разумеется, собственное замужество она оценивала не иначе, как пленение, тем паче видя, что собственный муж относится к ней лишь со смесью жалости и равнодушия. Разумеется, мысль о том, что брак заключен с возможным убийцей собственной семьи, рвала ей душу, отчего угасало и без того болезненное тело.

И разумеется, этим не могла не воспользоваться женщина с куда более крепкими нервами – другая Элизабет, дочь Стефана Баварского, Изабо – королева Франции, супруга короля Карла, которого в последние годы в открытую именовали Безумным. Счет к Империи и Конгрегации у нее уже был открыт: Джан Галеаццо Висконти, убийца ее прадеда Бернабо, возглавлял Миланское фогство, внебрачный сын убийцы и его крестный отец стояли во главе Конгрегации, а Император привечал убийц. Гибель отца, матери и почти всего семейства Виттельсбахов оказалась последней каплей, взорвавшей фонтан смертельной ненависти.

Королева написала Императору письмо, целиком и полностью состоящее из оскорблений и проклятий. Королева собственноручно написала памфлет, который распространила по всем европейским государствам: в нем Конгрегация удостоилась именования «сатанинской псарни», Рудольф именовался не иначе, чем убийцей и мерзавцем, а Фридрих – стервятником, и Сфорца в последнее время всерьез опасался того, что эта неприглядная кличка привяжется к баварскому герцогу намертво. Королева добилась того, что авиньонский Папа предал анафеме всех – и самого Рудольфа с наследником и присными, и Конгрегацию. Впрочем, последнее событие было из тех, о коих можно сказать, что худа без добра не бывает: теперь можно было не опасаться подобных же действий со стороны Папы в Риме – согласиться со своим конкурентом в вопросах морали и веры тот не мог принципиально.

Это, однако, было единственным, да и то временным утешением; агентура из кожи вон лезла, пытаясь перебить слухи и прямые обвинения, однако единственное, чего им удалось добиться, – это лишь чуть уравновесить ситуацию: большинство европейских правителей все равно косились на Рудольфа с опасением, на Фридриха с презрением, а слово «Конгрегация» произносили со страхом и ненавистью.

А спустя время приставленные к наследнику люди начали перехватывать письма. Изабо писала супруге нового баварского герцога, «сестрице Элизабет», сперва исподволь, а после и все более открыто призывая отомстить за смерть отца или хотя бы покинуть дом убийцы и бежать к ней, во Францию. Первое ее письмо осталось без ответа, на второе ответ был получен – текст составлялся Сфорцей и Висконти лично, тщательно, скрупулезно; взвешивалось и выверялось каждое слово, едва ли не каждая фраза была переписана по два-три раза в попытке добиться предельной правдоподобности. И как показал следующий ответ Изабеллы – труды не пропали даром: королева была уверена, что получила весточку от несчастной родственницы.