Над поляной снова повисла тишина, и во взгляде фельдхауптманна Штайнмара сквозь смесь насмешки и настороженности проступила явная, неприкрытая неприязнь, граничащая с отвращением.

– Инквизиция теперь гоняется за детьми? – уточнил тот, даже не пытаясь скрыть враждебности. – Исключительно на случай, если эти страшные люди попадутся на глаза: а в чем обвиняется эта переодетая девочка? Тоже разрушила город? Угнала чужую метлу? Съела всех соседских младенцев?

Нервно.

Слишком нервно. Слишком уж много аффекта, слишком легко встал на дыбы… Будь это женщина, враждебно настроенная обывательница, которую расспрашивает надоедливый oper, такое поведение было бы понятно, но здесь, доверенное лицо в переговорах, где цена слова – мир или война?..

Свежеиспеченный отец? И ребенок, видимо, долгожданный…

Это бы многое объяснило…

– Нет, – ответил Курт ровно, глядя в глаза фельдхауптманну прямо и открыто. – Это моя дочь.

Да.

Неприязнь во взгляде напротив сгинула вмиг, точно щепоть песка под внезапным порывом ветра, сменившись растерянностью и чем-то, что можно было бы назвать состраданием, будь обстоятельства иными…

– Человека, которого я ищу, зовут Каспар, – продолжил Курт тихо, обращаясь уже не ко всем, а лишь к фельдхауптманну Йосту Штайнмару. – Двенадцать лет назад я столкнулся с ним в деревне, которую он подбил на бунт и бросил, когда выяснилось, что его планы не удались. Не удались они по причине моего вмешательства, и с того дня этот человек определил меня в личные враги; ему мало моей смерти, ему надо уничтожить меня в прямом смысле, раздавить, растоптать, отнять все, что только может иметь для меня смысл и ценность, и вот, наконец, он отыскал способ это сделать. Можно не верить мне в том, что касается его опасности для этих земель, можно не считать, что случившееся в далеком городе Германии как-то коснется вас; в конце концов, это ваше дело и ваша ответственность перед людьми, доверившими вам предводительство и принятие решений. Не стану давить, убеждать, проповедовать, ваш выбор есть ваш выбор; но от этого человека я не отстану и найду его любой ценой и любыми путями. Хочу, чтобы вы это знали. И пусть он знает. И скажите мне, вы сами – на что были бы готовы в моем положении?

Тишина над поляной осталась – раскаленная, тяжелая, точно наковальня, и каждый взгляд Курт ощущал на себе физически; враждебные, острые, как иглы, настороженные – переговорщиков, смятенный и чуть задумчивый – Штайнмара, слегка удивленный – фон Тирфельдера и обескураженный – Фридриха…

– Мы учтем, – наконец, сухо вымолвил Бальдерих Куммер, расправив плечи, и мельком переглянулся с остальными. – На том расстаемся. Темнеет.

Фридрих не сказал в ответ ни слова – то ли намеренно, давая понять, что подобную манеру вести беседы с герцогом и посланцем Императора одобрять не расположен, то ли не совладав все еще с растерянностью; Курт же лишь молча и едва заметно кивнул, оставшись стоять, как стоял. Переговорщики развернулись, направившись к ожидавшим их приземистым флегматичным лошадкам; Штайнмар замешкался чуть дольше и, мельком обернувшись на уходящих, сделал шаг ближе к Курту.

– За час до рассвета здесь же, вы один, – шепнул он едва слышно, через силу и, торопливо отведя глаза, зашагал прочь.

На поляне осталась тишина – Фридрих растерянно и требовательно смотрел на Курта, явно ожидая объяснений, а майстер инквизитор пытался подобрать слова, не зная, с чего начать.

– Идемте-ка, – нетерпеливо бросил Фридрих, наконец, и Курт, направляясь следом за ним к лошадям, отметил, что впервые за несколько лет их тесного знакомства наследник заговорил с ним таким тоном, да еще и пропустив при этом «майстер Гессе»…

Больше тот не произнес ни слова до самого лагеря, лишь косясь поминутно на своего спутника и чему-то хмурясь. Подле лагеря, оставив лошадей и фон Тирфельдера там же, где адъютор ждал их перед отъездом, Фридрих, не замедлив шага, повел рукой, поманив за собою Курта и тем же движением велев телохранителю оставаться на месте, и отошел чуть дальше, где никто уже не мог его услышать. Он остановился на безлюдном пятачке неподалеку от шатров, озаренных заходящим солнцем, похожим сейчас на растекшееся в низких облаках пламя, и, развернувшись к майстеру инквизитору, сдержанно спросил:

– Это что сейчас было, майстер Гессе?

– Попытка надавить на человеческую слабость, – отозвался он так же ровно. – И, похоже, она сработала, хотя я, по чести сказать, не сильно на это надеялся и уж тем паче не ожидал столь скорой реакции. Наши и их люди расходятся после ваших встреч? Я имею в виду тех молодцев, что заседали там в кустах.

– Да, да, – снова так же нетерпеливо оборвал Фридрих. – Но об этом позже; что это вы ему сказали? Это правда, майстер Гессе? Каспар похитил вашу дочь? У вас… есть дочь?!

Ответил он не сразу: в глазах наследника промелькнуло мгновенное замешательство, позади послышался растерянный вздох, и еще до того, как обернуться, Курт знал, что за его спиной стоит Нессель, услышавшая этот излишне эмоциональный, слишком громкий возглас…

– Откровенно говоря, я был удивлен не меньше, – ответил Курт, отвернувшись, но слыша, как ведьма медленно приближается к ним. – И так сложилось, что он узнал об этом прежде меня. Посему – да, Фридрих, я сказал правду; солгал я лишь в одном: судя по тому, что Каспар не стремился дать мне знать об этом, не пытался чего-то потребовать от меня или к чему-то принудить и не убил ее сразу, подбросив тело мне на глаза, – девочке не грозит ничего физически, но она в опасности духовно: она нужна Каспару как воспитанница.

– Погодите, погодите, майстер Гессе, – встряхнул головой Фридрих, окончательно оставив попытки сохранить хотя бы видимость хладнокровия. – В каком смысле? Зачем ему тратить время, силы, зачем воспитывать обычного ребенка, дитя простого смертного, которое не обладает никаким даром?

– Она, видите ли, обладает, – неохотно пояснил Курт, искоса взглянув на ведьму, что подошла и молча остановилась рядом, и наследник, проследив его взгляд, сдавленно проговорил:

– Кхм… Сказать, что вы меня ошеломили, майстер Гессе, это значит не сказать ничего.

– Как ты понял? – тихо спросила Нессель, и он едва удержался от того, чтобы недовольно покривиться, – семейная разборка была последним, что хотелось устраивать сейчас, здесь, сегодня, в этих обстоятельствах и тем паче на глазах у наследника Империи.

Фридрих снова взглянул на ведьму, перевел взгляд на лицо своего кумира юности, и Курт мог поклясться, что престолонаследник с трудом сдерживает неуместный нервный смешок.

– Пойду-ка я переговорю с фон Тирфельдером, – сообщил он с тяжелым вздохом. – Обсудим с ним результат сегодняшних переговоров. Жду вас в своем шатре; я скажу Хельмуту, чтобы он пропустил вас обоих, когда вы будете… способны уделить мне минуту для обсуждения дальнейшего плана.

– Как ты понял? – повторила Нессель, когда наследник удалился, явно преодолевая желание обернуться вслед уходящему; Курт вздохнул: