— Может ли кто-нибудь в зале свидетельствовать, что в данном случае речь идет о воре скота МакКензи, а не о ком-то еще с той же фамилией? — спросил судья, снова вздохнув.

Сайдблоссом встал.

— Я могу доказать это. К тому же у нас в распоряжении имеется еще кое-что, что поможет опровергнуть любые сомнения. — Он повернулся ко входу в зал суда, где стоял его помощник. — Выпустите собаку!

— Пятница!

Маленькая черная тень со скоростью ветра пролетела через все помещение прямо к Джеймсу МакКензи. Казалось, он тут же забыл, какую роль собирался играть перед собравшимися. Он наклонился, схватил собаку и погладил ее.

— Пятница!

Судья закатил глаза.

— Можно было бы обойтись и без драматизма, но и так сойдет. Запишите в протокол, что подсудимый конфронтировал с собакой, которая следила за передвижением украденной отары, и признал животное своим. Мистер МакКензи, надеюсь, вы не станете сейчас рассказывать, что у животного есть двойник?

Джеймс улыбнулся, и глаза его засветились от счастья.

— Нет, — ответил он. — Эта собака единственная в своем роде! — Он погладил Пятницу, и та лизнула руку Джеймса. — Ваша честь, мы... мы могли бы сократить это слушание до минимума. Я все расскажу и во всем признаюсь, если вы разрешите мне оставить Пятницу у себя. Даже в тюрьме. Посмотрите на животное, собачка, очевидно, даже не ела с тех пор, как ее отняли у меня. Она ему... мистеру Сайдблоссому ни к чему, Пятница никому, кроме меня, не подчиняется...

— Мистер МакКензи, мы не слушаем дело вашей собаки! — строго заметил судья. — Но вам бы стоило признаться. Кража скота в Лайонел-Стейшн, Киворд-Стейшн, ферме Бизли, Баррингтон-Стейшн... все это ваших рук дело?

МакКензи отреагировал уже известным пожатием плеч.

— Происходит много краж. Я же говорил. Может, я когда и украл одну или две овцы... такой собаке нужна тренировка. — Он указал на Пятницу, и в зале разразился дикий смех. — Но тысяча овец...

Судья снова вздохнул.

— Ладно. Раз вы не хотите по-другому, значит, мы вызовем свидетеля. Первым в списке числится Рендоф Нильсон, управляющий на ферме Бизли...

Появление Нильсона было лишь началом, после него выступила целая группа работников и овцеводов, которые утверждали, что на вышеупомянутых фермах были украдены сотни овец. Многих животных позже снова обнаружили в отаре МакКензи. Все это было изнурительно, и Джеймс мог бы сократить время пребывания в зале, но он теперь вел себя упрямо и врал по поводу каждого животного, которое когда-либо украл.

Пока свидетели называли количество и даты, Джеймс, поглаживая мягкую спину Пятницы, смотрел в зал. В преддверии процесса существовали вещи, которые интересовали МакКензи больше, чем страх перед повешением. Суд проходил в Литтелтоне, Кентербери, что относительно недалеко от Киворд-Стейшн. Он все время думал о том, придет ли Гвинейра? В течение нескольких ночей перед слушанием Джеймс вспоминал каждое мгновение, проведенное с ней, каждую деталь ее внешности. От момента их первой встречи в конюшне и вплоть до расставания, когда она подарила ему Пятницу. Придет ли она после того, как предала его? С тех пор не прошло и дня, когда Джеймс не задумывался бы о происшедшем. Что же все-таки тогда случилось? Кого она ему предпочла? И почему она казалась такой отчаянной и печальной, когда он не дал ей объясниться? Вообще-то, она должна была быть довольной. Но, очевидно, с другим избранником произошла та же история, что и с Джеймсом...

Джеймс увидел Реджинальда Бизли в первом ряду, рядом с Баррингтонами — МакКензи подозревал и молодого лорда, — но на его осторожные вопросы Флёретта ответила, что лорд Баррингтон едва ли поддерживает связь с Уорденами. Разве не стал бы он интересоваться Гвинейрой и будущим своего сына? Но он относился с одинаковой заботой ко всем детям, сидевшим между ним и его незаметной женой. Джорджа Гринвуда в зале не было. Однако, судя по словам Флёр, его тоже нельзя было считать отцом Пола. Хоть он и поддерживал постоянную связь со всеми фермерами, но помогал скорее сыну Хелен О’Киф, Рубену.

А вот и она. В третьем ряду, наполовину прикрытая парой местных скотоводов, которые, возможно, тоже были свидетелями по делу МакКензи. Она пыталась следить за ним, но из-за фермеров, сидящих впереди, ей все время приходилось принимать неудобные позы, чтобы не потерять Джеймса из виду. Гвинейра, как и прежде, была стройной и подвижной, поэтому ей это удавалось без труда. О, как же она была прекрасна! Настолько же прекрасна, свежа и внимательна, как и прежде. Ее локоны снова выбились из строгой прически, лицо было бледным, а губы слегка приоткрылись. Джеймс не пытался поймать ее взгляд, это было бы слишком мучительно. Возможно, он попробовал бы переглянуться с ней попозже, когда его сердце перестало бы так бешено колотиться и когда он больше не боялся бы, что в его глазах любой сможет прочитать его чувства... Прежде всего он заставил себя оторвать взгляд от Гвинейры и снова посмотреть на других «зрителей». Возле Гвинейры МакКензи ожидал увидеть Джеральда, но вместо старика увидел мальчика лет двенадцати. Джеймс затаил дыхание. Конечно же, это наверняка ее сын, Пол. Мальчик наконец-то достиг того возраста, когда мог сопровождать мать и деда на заседание суда. Возможно, в его чертах МакКензи смог бы разглядеть что-то знакомое, что помогло бы ему узнать имя настоящего отца ребенка... На Флёретту Пол совсем не походил, а вот... Да, этот мальчишка...

МакКензи оцепенел, когда внимательнее рассмотрел лицо мальчика. Этого не могло быть! Но все сходилось... Мужчина, с которым Пол был похож как две капли воды, сидел рядом с ним: Джеральд Уорден.

У обоих были близко сидящие карие глаза, угловатый подбородок, большой нос... То же решительное выражение присутствовало как на старом, так и на юном лице. В данном случае никто бы не усомнился в том, что ребенок был Уорденом. Джеймс лихорадочно думал. Если бы Пол был сыном Лукаса, то почему его отец сбежал на западное побережье? Или...

От осознания правды у Джеймса перехватило дыхание, как будто его ударили под дых. Сын Джеральда! Иначе и быть не могло, Пол абсолютно не был похож на супруга Гвинейры. И это, скорее всего, и послужило настоящей причиной побега Лукаса. Он застал свою жену не с кем-нибудь, а с собственным отцом... но это невозможно! Флёретта никогда не далась бы Джеральду по своей воле! А даже если бы это и произошло, то она постаралась бы сохранить такую связь в строжайшей тайне. Лукас никогда ни о чем не узнал бы. Так что... оставался лишь один вариант — Джеральд изнасиловал Гвинейру.

Джеймс тут же ощутил приступ сожаления и гнева на самого себя. Теперь ему наконец-то стало понятно, почему Гвинейра ни о чем не сказала, почему она едва не сгорала от стыда, пытаясь уговорить его не бросать ее. Она просто не могла признаться, иначе все стало бы еще хуже. Он убил бы старика.

Вместо этого он, Джеймс, попросту бросил Гвинейру, оставив ее одну с Джеральдом и вынудив растить в одиночку этого несчастного ребенка, по отношению к которому Флёретта чувствовала лишь отвращение. Джеймс испытал сильнейшее отчаяние. Гвинейра никогда не простит ему этого! Он должен был обо всем догадаться или, по крайней мере, принять ее отказ что-либо рассказывать без лишних вопросов. Он должен был доверять ей. Но так...