Она удивилась тому, как легко удалось ей уговорить Эдди, но у Эдди была собственная причина считать, что четыре часа в машине с Ханной могут быть благотворны для него и даже судьбоносны. Естественно, друзья (если только Ханну и Эдди можно было назвать «друзьями») умирали от желания поговорить о том, что произошло с их общей подругой, потому что Рут просто потрясла Ханну и Эдди, сообщив, что влюбилась в нидерландца и собирается за него замуж, не говоря уже о том, что нидерландец этот бывший коп, с которым она познакомилась меньше месяца назад!

Ханна в промежутке между двумя любовниками одевалась, по собственному определению, «никак» — иными словами, она одевалась почти так же просто, как Рут, которая никогда бы не сказала, что Ханна одевается «никак». Но Эдди обратил внимание, что прямые волосы Ханны немыты, что на лице нет косметики — верный знак того, что Ханна сейчас в промежутке между двумя любовниками. Эдди знал, что Ханна никогда бы не позвонила ему и не попросила подвезти, будь у нее любовник — хоть какой-нибудь любовник.

Ханна в сорок лет почти не растеряла свою сексуальную алчность, что лишь подчеркивалось усталым выражением ее глаз. Ее рыжевато-каштановые, светло-янтарные волосы стали пепельно-светлыми (не без помощи самой Ханны), а блеклые впадины под выступающими скулами лишь усиливали эту ауру постоянного, хищного голода. Это сексуальный голод, думал Эдди, краем глаза поглядывая на Ханну, сидящую на пассажирском сиденье. Спустя какое-то время она подвела гигиенической помадой верхнюю губу, и это еще увеличило ее сексуальность. Матовый блеск ее верхней губы — а у Ханны еще была манера облизывать верхнюю губу кончиком языка — придавал ей какую-то животную притягательность, которая — против его воли и против его желания — возбуждала Эдди.

Эдди О'Хара никогда не испытывал сексуального влечения к Ханне Грант, не влекло его к ней и теперь, но чем меньше Ханна обращала внимания на свою внешность, тем соблазнительнее она выглядела. Она всегда была худой, с длинной талией, маленькими, налитыми грудями, а когда она давала поблажку своей лени, еще ярче проступало то в ней, чем (наконец-то) она стала гордиться меньше всего: Ханна родилась главным образом для того, чтобы быть с кем-нибудь в кровати, а потом с кем-то еще и еще, опять и опять. (В целом она представлялась Эдди сексуально устрашающей, особенно в промежутке между двумя любовниками.)

— Какой-то сраный нидерландский коп — ты себе это можешь представить? — спросила Ханна у Эдди.

Рут сказала им, что впервые увидела Харри на раздаче автографов, а позднее он представился ей в холле ее отеля. Ханна приходила в ярость оттого, что Рут нимало не волнует социальное положение Харри — отставной полицейский. (Рут акцентировала внимание на другом — на том, что Харри — читатель.) Он сорок лет пробыл копом в квартале красных фонарей, но Рут сказала только, что теперь он — ее коп.

— Интересно, какие именно отношения у такого типа могут быть со всеми этими шлюхами? — спросила Ханна у Эдди, который продолжал рулить в меру своих возможностей; он обнаружил, что не может противиться желанию время от времени поглядывать на Ханну. — Я ненавижу, когда Рут врет мне или когда не говорит всей правды, потому что она такая распрекрасная врунья, — сказала Ханна. — Ведь это ее профессия выдумывать всякое вранье, верно я говорю?

Эдди снова украдкой бросил на нее взгляд, но если она злилась, он предпочитал не прерывать ее; Эдди нравилось это зрелище — сердитая Ханна.

Ханна расслабилась на своем сиденье; ремень безопасности пролег между ее грудей и в то же время придавил правую, сплющил ее так, будто и не было. Снова бросив на нее взгляд, Эдди увидел, что на Ханне нет бюстгальтера. Она надела облегающий неяркий шелковистый свитер, поизносившийся на манжетах, с воротником-водолазкой, потерявшим эластичность (если только когда-то имел ее). Худоба Ханны подчеркивалась тем, как свободно сидела водолазка у нее на шее. Очертания ее левого соска были отчетливо видны в том месте, где ремень безопасности прижимал свитер к телу.

— Я никогда не слышал у Рут такого счастливого голоса, — с несчастным видом сказал Эдди.

Воспоминания о том, какая радость звучала в ее голосе, когда она разговаривала с ним по телефону, причинили ему такую боль, что он чуть не закрыл глаза, но вовремя вспомнил, что ведет машину. Для него перегоревшая охра мертвых и умирающих листьев была отвратительным напоминанием о том, что сезон зелени закончился. Неужели умирала и его любовь к Рут?

— Она так втрескалась в этого типа, что просто ой-ой-ой, — сказала Ханна. — Но что мы о нем знаем? И что о нем знает сама Рут?

— Может, он из этаких авантюристов-альфонсов? — предположил Эдди.

— Черт возьми! — воскликнула Ханна. — Ну конечно же! Откуда у копа могут взяться деньги, если только он не коррумпирован?

— И ему столько же лет, сколько Алану, — сказал Эдди.

Слыша счастливый голос Рут, Эдди почти убедил себя, что больше не влюблен в нее или что разлюбил ее. У него в голове все смешалось. Эдди на самом деле не смог разобраться в своих чувствах к Рут, пока не увидел ее с нидерландцем.

— Лично у меня никаких таких Харри никогда не было, — сказала Ханна. — Как-никак, но все же я держу планку на некотором уровне.

— Рут сказала, что Харри просто чудо как хорош с Грэмом, — возразил Эдди. — Не знаю, что уж она имела в виду.

Эдди понимал, что потерпел неудачу с Рут, не проявив достаточного внимания к Грэму. Он был крестным отцом Грэма чисто номинально. (С тех пор как он провел целый день с четырехлетней Рут — и, конечно же, именно из-за того, что в этот день он расстался с ее матерью, — Эдди в присутствии детей совершенно терялся.)

— Да Рут может соблазнить любой, кому «чудо как хорошо с Грэмом», — возразила Ханна, но Эдди сильно сомневался, что такая тактика могла принести успех, даже если бы ему удалось ее освоить.

— Насколько я понял, Харри научил Грэма пинать футбольный мяч, — предложил слабую похвалу Эдди.

— Американские дети должны учиться кидать мяч, — ответила Ханна. — Это только сраные европейцы пинают мяч.

— Рут сказала, что Харри прекрасно начитан, — напомнил ей Эдди.

— Я это слышала, — сказала Ханна. — Он что — писательский фанат? Она в ее возрасте уже не должна бы поддаваться на такие вещи!

«В ее возрасте?» — подумал Эдди О'Хара, который в пятьдесят три выглядел старше своих лет. Это частично объяснялось его высоким ростом — точнее, его осанкой: возникало впечатление, что он слегка горбится. А морщинки в уголках его глаз переходили в бледные впадины висков, и, хотя Эдди ничуть не облысел, волосы у него поседели. Еще немного — и Эдди станет седым как лунь.

Ханна бросила взгляд на Эдди, на его морщинки в уголках глаз, из-за которых казалось, что он постоянно щурится. Он не позволял себе толстеть, но худоба старила его. Его худоба была нервной, нездоровой. Он был похож на человека, который боится есть. А поскольку он еще и не пил, Эдди казался Ханне воплощением скуки.