Парис положил руки мне на плечи.

— Говорят — причем мудрые люди говорят, — что боги не совершают ничего такого, что не свершилось бы естественным путем. Боги могут подстрекать нас, посылать сны и видения, но если даже мы не обратим внимания на сны и видения, ничего не изменится. Произойдет то, что должно произойти. Судьба Гектора — погибнуть от руки Ахилла, ибо Ахилл сильнее его. А моя судьба — или удача — любить тебя. И обещание Афродиты тут ни при чем.

Я вспомнила увитый розами грот Афродиты. Могу ли я с уверенностью утверждать, что она никак не повлияла на мое зрение? Что я смотрела бы на Париса теми же глазами, не побывай я в волшебном гроте? Теперь мне кажется, я неизбежно полюбила бы его, едва увидев. Неважно каким и когда. Например, на лугу, когда он укрощает лошадей… Или на палубе корабля, плывущего в Спарту… Или в горах, пасущего скот… Или убирающего навоз из хлева… При этой мысли я рассмеялась.

— Да, в глубине души я чувствую, что ты прав… — кивнула я.

— Но что с отцом? Мне становится плохо, когда я думаю, как он склоняет голову перед этим извергом!

Мы вышли на крышу, откуда открывалась равнина с окраиной греческого лагеря, но ничего не увидели. Ни движения, ни теней. Приама поглотила ночь.

Рано утром облачко пыли отметило приближение колесницы. Мы не видели, кто это, но Кассандра, стоявшая на стене, закричала, что отец возвращается, задолго до того, как он показался в виду.

Значит, жив! Мы ликовали. Вдруг позади показалось еще одно облако, которое быстро приближалось: Ахилл. Он обогнал Приама и затормозил свою колесницу под самыми стенами.

— Я верну тебе тело Гектора! — крикнул Ахилл. — Но ты должен дать мне столько золота, сколько весит тело твоего сына. Ты мало принес, старик! Неси еще.

Подъехала повозка, из которой слуги вынули и подняли вверх тело Гектора.

И — о чудо! — тело его было прекрасно, не тронуто ни увечьем, ни тлением. Не иначе как Аполлон сохранил его!

— Золото должно уравновесить тело Гектора! — кричал Ахилл. — А он весит немало, даже без моих доспехов, которые присвоил! Я снял их с него, но теперь они мне не нужны! Чтобы защитить меня, Гефест за одну ночь выковал новые доспехи! Вот как боги любят меня! Видите, как боги любят меня? — похвалялся Ахилл.

— Сейчас, — шептал Парис, — сейчас я прикончу его.

Но лук со стрелами остался во дворце, и он повернулся, чтобы пойти за ним.

— Погоди, — остановила его я.

Приам медленно сошел со своей колесницы. Лицо его искажала гримаса боли, видная даже издалека.

— Отдай мне сына! Отдай! Ты согласился ночью. Ты поклялся мне. Держи свое слово!

— Сдержу, если дашь мне золота, старик. Ты принес очень маленький выкуп. Разве ты не знаешь, сколько весит твой сын? А доспехи ты не берешь в расчет? Их я тоже положу на весы — троянцы заплатят мне за мои доспехи, которые присвоил твой сын!

— Но сейчас на нем нет доспехов! — крикнул Деифоб.

— И правда, зачем мертвым доспехи? Видите, вот весы! На одну чашу весов я кладу тело Гектора! А на другую чашу вы кладете золото! — Ахилл указал на пустую чашу огромных весов. — Посмотрим, хватит ли у вас золота, чтобы уравновесить обе чаши.

— Троянцы! — взмолился Приам. — Выкупим вашего царевича!

Последовала долгая, мучительная пауза, в течение которой Приам стоял, склонив непокрытую седую голову, а слуги выносили из ворот носилки с золотом. Слитки и золотые изделия укладывали на пустую чашу весов, но тело Гектора перевешивало. И вот царская сокровищница опустела.

— Еще золота, еще! Заклинаю вас! — воскликнул Приам.

Люди печально шли друг за другом. Они несли кто тарелку, кто кубок, кто браслет — то немногое, что имели, — и клали на чашу весов, но тело Гектора по-прежнему перевешивало. У троянцев не осталось больше золота.

— Сын мой, сын мой! Что же нам делать? — зарыдал Приам.

— Погоди, батюшка! — раздался нежный голос со стены. — Держи! — Поликсена перегнулась и бросила вниз свои серьги и браслеты.

Приам поймал их дрожащими руками и положил на весы. Чаша с золотом дрогнула и подалась вниз, чаша с телом Гектора приподнялась и остановилась на ее уровне.

— Ладно, забирай его! — сердито крикнул Ахилл, натянул поводья и поскакал в лагерь, то и дело восхищенно оглядываясь на Поликсену. — Благородная царевна! Прекрасная царевна! — бормотал он.

С радостным криком троянцы бросились к Приаму, окружили его и повозку с телом Гектора и все вместе вернулись в город.

Похороны Гектора. Наконец-то мы сможем совершить надлежащий обряд. Даже железносердый Ахилл согласился заключить перемирие на двенадцать дней для проведения погребальных церемоний.

Девять дней без отдыха возили горожане дрова в Трою. Погребальный костер для Гектора возвели за Нижним городом с южной стороны, обращенной к горе Ида. Мы не хотели, чтобы греки видели пламя костра. Вокруг него расположились костры поменьше, которые предназначались для других погибших воинов.

На десятый день, на заре, вынесли труп Гектора, положили на погребальную повозку и привезли к костру. У костра собрался многолюдной толпой троянский народ. Все любовались прекрасным ликом героя, дивились тому, что восемь дней беспрерывных посмертных терзаний не осквернили его, не оставили ни царапины, ни синяка. Гектор был прекрасен, словно только что уснул.

Я смотрела на певцов, запевал похоронных рыданий, и думала о том, какой потерей стала для всех смерть Гектора. Приам стоял с затуманенным горем взором, старый и немощный. Гекуба была безутешна. Она лишилась любимого, лучшего сына. Деифоб не мог сравниться с Гектором ни как воин, ни как человек. Гелен — уклончивый, ненадежный. Полит слишком молод. Парис — безусловно, самый талантливый из всех сыновей Приама и достоин стать его наследником, но царь обращает на него слишком мало внимания. Есть Эней, но он не относится к прямой линии родства. Еще есть Антимах, Антенор со своим сыном Геликаоном, Эзак, Главк — но разве кто-либо из них может встать вровень с нашими врагами? Из знатных воинов греки потеряли только Патрокла. После стольких-то боев! А наши потери — Сарпедон, Рес и теперь Гектор.

Три женщины должны были оплакать Гектора: его вдова, его мать и я. Почему выбрали меня — не знаю. Просто Антенор шепнул мне, что я буду держать слово последней. Андромаха взяла за руку Гектора, который пока лежал на повозке, и заговорила о том, что жгло ей сердце. О своем горе, о горе, которое ждет их малютку-сына и всех троянцев, оставшихся без попечителя.

— Мне же, несчастной, ты оставил больше печали, чем прочим. С ложа ко мне на прощание ты рук не простер. Умирая, не завещал перед смертью доброго слова, чтобы я ночью и днем со слезами его вспоминала, — закончила Андромаха.

Лицо ее было белее, чем у Гектора, и казалось мертвее, чем у него. Она спрятала его под капюшоном плаща и отошла.