Первым Ивана заметил жених, Генка Великжанин. Он поднялся со своего места во главе стола, что-то шепнул невесте на ухо. Иван не успел глазом моргнуть, а невеста уже стояла перед ним с подносом, на котором красовался большой фужер, налитый вровень с краями.

– Иван, поздравь меня. Ира, представляешь, мы с ним в армию вместе уходили, учебку вместе протопали. Помнишь, Иван, а?

Конечно, он помнил. Изматывающие марш-броски, сухой запах сгоревшего пороха после автоматных очередей, письма из дома, которые они читали друг другу… Ничего не забыл Иван. Но сегодня это к делу не относилось. Там, на поле, оставался хлеб, оставался и ждал работников.

Серега с Михаилом, прекратив песню, смотрели на него с ожиданием, с немым вопросом. Плюнь сейчас Иван на все, опрокинь фужер, который держит перед ним на подносе Генкина красавица, и Серега с Михаилом сразу заулыбаются, подвинутся и посадят рядом с собой. Еще и зауважают за негласный уговор. Черт возьми! Да вот же она, отгадка! Ты не видишь моих левых поворотов, я твоих. Мы дружно и стыдливо отведем глаза. Нам все понятно, как солнечный день. Мы на равных. И ползет уговор, как крапивная зараза, дальше и дальше. И никому ничего не надо, и всем все до лампочки, до фени. И гниет хлеб, и дохнут коровы, и земля начинает отвыкать от хозяев, стонет и терпит на себе не то сезонников, не то шабашников. Но долго она не вытерпит, в конце концов ее терпение лопнет…

– Давай, Иван, давай за мою семейную жизнь.

– Поздравляю, Гена, и вас тоже, Ирина. А пить я не могу – работа.

Он повернулся и пошел к Сереге с Михаилом.

– Всю обедню испортил! Свадьба же у людей!

– Давайте ключи кто-нибудь. Быстро!

Дубки недоверчиво и недоуменно переглянулись. Не ожидали такого поворота.

– Иван, мы что, не люди, – заговорил Михаил.

– Да не разжевывай ты ему. Он передовик, ему награды надо получать, а мы несознательные, мы вот пришли поздравить товарища. Правда, Ген?

– Иван, может, как-нибудь… – начал Генка.

– Да не может никак! Не может! – заорал Иван. – Дело стоит. Вы что, все с ума посходили?! – это он кричал уже застолью, кричал, не сдерживая себя, своей обиды и злости. – Вы что, забыли?! Уборка идет! Не время водку жрать и свадьбы справлять! Не время!

Начав, он не мог уже остановиться. Что наболело и накипело у него на душе, он выкладывал сейчас людям, сидящим за столом. Выкладывал, чувствуя, как с каждым словом он становится им ненавистнее.

Дубки угрожающе поднимались с места. Назревала потасовка. Но Ивана и это не могло остановить, он готов был схватиться на кулачках со всем застольем.

– Давайте ключи, кому сказал! Ключи давай!

Дубки замешкались, они соображали.

– Ладно, ребята, отдайте ключи, – негромко посоветовал Генка и пошел к своему месту во главе стола. Пошел обиженный. Но Ивану было плевать на эту обиду. Он знал одно – он прав. Прав по большому, высокому счету.

– А если не дадим, что будет?

Все-таки выпили они крепко. Их так и тянуло на скандал. Хотели, наверное, грехи собирать до кучи – семь бед, один ответ.

– Дадите, никуда не денетесь. Ну?

– А на, подавись!

Иван взял ключи, выбежал из ограды. Свадьба за его спиной молчала.

А все-таки Федор молодец. Соображает своей лобастой головой. Пока Иван ездил в деревню, он нашел ровную площадку у дороги, и зерно из комбайнов выгрузили прямо на землю. Ничего. Потом вывезут. Сейчас главное – не потерять время. Не отвечая на расспросы, только отмахиваясь рукой, Иван загрузил машину и помчался на ток. Поставил там машину под разгрузку, а сам побежал к телефону. Долго не мог дозвониться, но вот подняли трубку.

– Завьялов из Белой речки звонит. Дайте председателя.

– Он в район уехал.

– Инженера давай.

– Никого нету, все в районе на совещании вместе с бригадиром.

Иван осторожно положил трубку, и ему захотелось – ни больше ни меньше! – запеть. Что-нибудь этакое бесшабашно-веселое. Прикинуться дурачком и пройти с переплясом. Нет уже сил, как говорит Огурец, колебаться и выбрировать. Выскочил из каморки, где стоял телефон, и столкнулся с Виктором Бояринцевым.

– Слушай, мужики загуляли, возить некому. Садись на машину. Поехали.

Виктор ошарашенно смотрел на него.

– Хлеб возить некому, понимаешь?

– Меня твой папаша вообще не хотел принимать. А приперло, так сразу на машину.

– Потом разбираться будем, потом! А теперь хлеб надо возить! И мы с тобой потом разбираться будем! Во всем! А теперь хлеб надо возить!

Неуемная сила двигала Иваном, самого черта смог бы он сейчас уговорить. Не давая Бояринцеву опомниться, сунул ему в ладонь ключи и, как маленького, за руку потянул к машине. Виктор дернулся, пытаясь освободиться, но Иван не отпускал его.

Машина была уже разгружена.

– Ездить разучился? Давай трогай.

– А если и вправду разучился? – усмехнулся Виктор. – Сколько по твоей милости за руль не садился.

Иван молчал. Он напряженно смотрел в ветровое стекло, видел золотистую гору зерна, задранный вверх погрузчик, а дальше, за ними, покатые и крутые, серые, красные и зеленые крыши Белой речки, лиственные кипы желтых тополей над ними, а еще выше – прозрачное, бездонное небо сентября, самого тяжелого месяца. Смотрел, отдавшись тяжелому, выжигающему чувству, когда ни слов нет, ни мыслей, одна только тяжесть, под которой гнутся плечи и клонится голова. Виктор, нечаянно увидев поникшего, словно раздавленного Ивана, испуганно отодвинулся на сиденье, стыдливо отвел взгляд и торопливо включил скорость.

До комбайнов они доехали, не проронив ни слова.

Ночь выдалась темная и сухая. Холодало. Набирал силу режущий северный ветерок. Когда глаза у Виктора начинали слипаться, он опускал стекло в дверце кабины, высовывался и подставлял лицо под упругий холодок. Сонливость как рукой снимало, и по-прежнему четко, ярко виделась в свете фар дорога, ее колдобины, подъемы и спуски. К ночи дорога стала знакомой, он выучил ее наизусть, как стихотворенье. Общий азарт, общая спешка, которые чувствовались на поле, закрутили его, как вихрь, и он гонял машину, стараясь успеть за всеми комбайнами.

В очередной раз приехав на ток, Виктор увидел там Якова Тихоновича. Непохожий на себя, угрюмый и сосредоточенный, тот сидел на лавочке возле весовой, низко опустив голову. Когда по нему скользнул свет фар, он поднял глаза, внимательно оглядел въезжавшую машину, Виктора в кабине и снова понурился. Будто безразлично было ему. Виктор выпрыгнул из кабины – надо же доложить бригадиру.

– Яков Тихонович, тут мужики загуляли, мне пришлось… Если, так сказать, я могу место освободить…