– Зачем тебе этюдник? – Женя кивнула на ящик. – Будешь рисовать?

– Ага. – Гош, прищурившись, окинул девушку взглядом. Кожа Жени была уже не белой, ее теперь покрывал ровный и очень красивый загар. По обнаженной груди скатывались капельки воды. Чуть-чуть макияжа на лице, стильно уложенные волосы, почти невидимые трусики… и новенькая, но хорошо пристрелянная снайперская винтовка под рукой. Амазонка. Джейн-Беда никак не хотела расставаться со своим имиджем грозы фронтира. Она все еще боялась «тупых».

– Я напишу чудесную вещицу, – проворковал Гош. – Назову ее «Обнаженная с ружьем». И повешу над камином. Пусть согревает наши души тоскливыми зимними вечерами… Будешь мне позировать?

– Совсем обнаженная и с ружьем? Это вам недешево встанет, сударь!

– М-да… А жаль, что я не умею рисовать.

– Ну вот…

– Пардон. Разбил я девичьи надежды… Извини. Мне просто захотелось проверить одну старую догадку. Полгорода облазил, пока не догадался в музей зайти.

Женя покосилась на этюдник и вздохнула.

– А где у нас Большой? – поинтересовался Гош.

– Обед готовит. Костя в мастерской с «Лендровером» возится.

– Не доломал бы… Ох, Женечка, сколько же проблем впереди… Сползание в каменный век. Аккумуляторы дохнут, топливо найти все сложнее. А дальше? Как представлю, так за голову и хватаюсь. Никуда не денешься, придется заводить новое ранчо.

– Ты для этого тупых приручил?

Гош сделал неопределенное движение бровью.

– Вряд ли «приручил». Скорее попытался выстроить нормальные отношения. Но в перспективе – да, рабочая сила понадобится. Только учти: если увидишь, что получается тульский или московский вариант, хватай берданку и стреляй мне в лоб.

Женя протянула руку и взъерошила его волосы.

– У тебя не получится, – улыбнулась она. – Ты хороший.

– Хороший, плохой, злой. Клинт Иствуд, Ли Ван Клифф… А кто же в роли злого? В роли злого будет Костя. По-моему, он скоро начнет кусаться.

– Ему в Москву хочется. Пожалей ты его.

– Кому не хочется? Осенью посмотрим. А сейчас, радость моя, придется вам заняться делом. Как только будет машина. Черт с ним, с «Лендровером», «Жигули» какие-нибудь раскочегарим. Сориентируйся по карте и наметь район поиска. Я уже спрашивал в городе, они не знают. Придется самим искать.

– Коневодческое хозяйство? – Женя вся подобралась.

– Я помню, здесь в окрестностях было что-то похожее. Кажется, на том берегу. Несколько дней еще отдохнем, и двинем в разведку. Я выхода другого не вижу, понимаешь?

– Да его и нет. Скоро все на лошадей пересядут. Тут-то мы и подсуетимся. Я как раз собиралась тебе сказать. Не переживай, справимся.

– Ловить, заново приручать… А дальше само пойдет – коровки-овечки, сено, навоз… Куры! Свиньи! Ну почему я так не люблю крестьянскую работу?!

– Ты вообще работать не любишь, – утешила его Женя.

– Угу. А чего я люблю?

– Ничего. И никого! – Женя встала, подобрала винтовку и пошла наверх, к коттеджу, над которым поднимался легкий дымок. Спина ее выражала крайнюю степень неодобрения.

К мосткам подрулил Цыган. Заглушил двигатель, спрыгнул в воду и накрепко привязал скутер к поручням.

– Тоска, – сообщил Гош.

– Не обижай девочку. Кончится тем, что она уйдет.

– Вряд ли. Ее ждет громадный табун лошадей.

– А немного любви ее не ждет? – прищурился Цыган. – Хотя бы капельку?

Гош с кряхтением распрямился и повесил этюдник на плечо.

– Не трогай меня, ладно? – попросил он. – А то уйду я.

– Что еще за глупости… – Цыган смутился и отвел взгляд.

– Это серьезно. Думаешь, мне легко? Думаешь, я не чувствую, как всем после Москвы тошно? Называется, прогулялись за воспоминаниями… Навели дикий шухер и еле ноги унесли.

– Ближе к осени просочимся, – сказал Цыган убежденно. – Ползком, на брюхе. По сантиметру в час. Но пройдем.

– А может, не надо? – спросил Гош. Цыган удивленно на него посмотрел и увидел, что тот говорит на полном серьезе.

– Как это – не надо?..

– Вообще. Начать с чистого листа. Забыть к чертовой матери все из прошлого, что нас беспокоит. Сделать вид, что этого прошлого не было. Перестать выживать. Начать жить… Хорошая была формула. Вот только мы не успели.

С этими словами Гош повернулся и начал взбираться на гору по извилистой тропинке. Цыган пристроился ему в спину.

– Какая еще формула? – спросил он, пыхтя и оскальзываясь.

– В девяностые годы… впервые прозвучала… мысль о том… – Подъем был крут, и Гош слегка задыхался. – Чем наше поколение… отличается принципиально… от поколения наших родителей… Они привыкли выживать… а мы собирались нормально жить… К сожалению, не успели… Может, теперь начать?

Цыган обогнал Гоша и открыл ему калитку.

– Разве это жизнь, – пробормотал он. – Форменное выживание.

– Значит, не судьба?

– Похоже. Карма у нас поганая. Наверное, платим за грехи предыдущих генераций.

Они миновали сад и подошли к коттеджу. Во дворе зеленой угловатой глыбой понуро жарился на солнце миномет. Вид у машины был заброшенный и усталый.

– Слушай, Любен… Вот ты, образованный человек, настоящий европеец. Неужели не задумываешься над тем, что будет дальше? Ну подскажи ты мне хоть что-нибудь! – попросил Гош. – Какой у всего этого смысл? Может, есть какая-то сверхзадача, которой я не вижу?

– Меня зовут Цыган, – сказал Цыган. Как отрезал.

– Значит, ты готов остаток жизни выживать?

Цыган шевельнул плечами. Не то пожал ими, не то поежился.

– А я, кажется, нет, – сообщил Гош.

Цыган усмехнулся.

– Тем не менее ты нашел эту штуку и приволок ее сюда, – заметил он, указывая на этюдник. – Хватит, Гошка. Хватит себя обманывать. И у тебя все тоже перегорит. Позже, чем у остальных, но – перегорит.

– И что тогда? – осведомился Гош холодно.

– И тогда Женька наконец-то будет счастлива.

– А я?

– Поменьше думай о себе, – посоветовал Цыган. – У тебя люди еле дышат. Молодая интересная женщина скоро с ума сойдет. Черт побери, у тебя целая община тупых на шее повисла! Сам напросился, никто не заставлял. Кто сказал, что ты имеешь право ударяться в депрессию? Нет у тебя этого права. Так что давай… Вырабатывай позитивное мироощущение. Лидируй. Рули.

Гош подошел к стене дома и уткнулся в нее лбом. Кирпичи оказались теплые, и легче не стало.

– Если бы я хоть приблизительно знал, где можно искать… – прошептал он. – Цыганище, ну как ты не понимаешь! Вся моя жизнь сосредоточилась в одной женщине. И вдруг ее нет. Ее у меня отняли. И никаких шансов! Один на миллион. Все равно что ноль. И как жить теперь? Зачем? Ради вас? А вам это надо? А я? Я стою того, чтобы вы меня терпели, жалели, такого… Меня же нет больше, Цыган! Это вообще не я, а моя пустая оболочка.