Подойдя к столу Зинсу, Джэнсон из громоздкого устройства, подключенного к телефону, достал цифровую кассету с записанным разговором для дальнейшего изучения.

— Вы меня поразили, — просто сказал Джэнсон.

— Я принимаю это как оскорбление, — улыбнулся генеральный секретарь.

— Это намек на то, что я не слишком надеялся на успех? В таком случае, я плохо выразился — и вы должны скорее принять мои слова за признание того, что в этой комнате находится лишь один дипломат.

— Судьбы мира не должны висеть на волоске этикета. По-моему, в данном случае можно обойтись без ненужных церемоний. А если бы что-нибудь пошло не так, как задумано?

— Я был абсолютно уверен в вас, — ответил Джэнсон.

— Это выражение мне не нравится. Моя уверенность в себе высока, и все же она не абсолютна. Таковой должна быть и ваша. Разумеется, так должно быть в принципе.

— Принципы, — произнес Джэнсон, — абстракции.

— Вы хотите сказать, общие слова. — На лице Матье Зинсу мелькнула улыбка. — А сейчас не время для общих слов. Сейчас настала пора учитывать все мельчайшие подробности. И вот одна из них: ваш план основан на том, что вы пытаетесь предсказать поступки человека, чье поведение является непредсказуемым.

— Разумеется, абсолютно достоверных прогнозов дать нельзя. Тут я с вами согласен. Но даже для человека, насмехающегося над правилами, естьопределенные правила, определенные закономерности, которым он подчиняется. Я знаю этого человека.

— До вчерашнего дня я готов был присоединиться к вашим словам. Мы с Петером Новаком встречались несколько раз. Один раз на официальном ужине в Амстердаме. Один раз в Анкаре, по поводу соглашении о прекращении огня на Кипре, заключенного при его непосредственном участии, — чистая формальность. Я только официально поздравил его организацию с успехом и объявил о том, что войска ООН выводятся из зоны конфликта. Конечно, теперь я понимаю, что встречался с призраком. Возможно, каждый раз с новым человеком. Полагаю, программа «Мёбиус» содержит архивы, по которым это можно проверить. Однако, должен признаться, я находил Петера Новака человеком очень волевым, решительным и при этом приятным в обхождении. Перед таким сочетанием трудно устоять.

— То же самое говорят в отношении вас, — осторожно заметил Джэнсон.

Зинсу произнес длинную фразу на гортанном языке фонов, языке своих предков. Его отец был прямым потомком царей Дагомеи, в Средние века могущественной западноафриканской империи.

— Любимое изречение моего прадеда, верховного вождя, которое он частенько повторял своим заискивающим царедворцам. В вольном переводе звучит приблизительно так: «Чем больше вы лижете мою задницу, тем больше мне кажется, что вы собираетесь меня сожрать».

Джэнсон рассмеялся.

— Вы еще мудрее, чем про вас говорят.

Зинсу с деланной строгостью погрозил ему пальцем.

— Меня не покидает одна мысль. Действительно ли Петер Новак поверил мне или же он просто ломал комедию? Разумеется, мной движет оскорбленное чувство собственного достоинства. Меня задевает, что кто-то способен поверить, что я и впрямь могу продать организацию, служению которой посвятил всю свою жизнь. — Зинсу покрутил в руках толстую чернильную ручку с золотым пером. — Но это лишь голос моего самолюбия.

— Люди, не имеющие совести, всегда готовы видеть то же самое и в других. К тому же, если наш план увенчается успехом, вам будет чем гордиться. Это станет величайшим достижением всей вашей карьеры.

Наступило неловкое молчание.

Про Зинсу никак нельзя было сказать, что он привык принимать решения единолично: после долгих лет, проведенных в бюрократическом аппарате ООН, осторожный и взвешенный подход к любым проблемам стал его второй натурой. Самому серьезному испытанию его дарование дипломата подвергалось тогда, когда он улаживал конфликты между отделениями самой ООН — усмирял вражду между управлением миротворческих операций и департаментом гуманитарной помощи, боролся с недовольством простых сотрудников организации и их руководства. Зинсу были знакомы тысячи способов, с помощью которых чиновник мог мешать претворению в жизнь решений, ибо за свою долгую карьеру ему самому иногда приходилось к ним прибегать. Приемы ведения внутренней бюрократической войны были такие же разнообразные и сложные, как и тактика настоящих вооруженных конфликтов. Именно благодаря своему опыту на внутренних полях сражений взлет Зинсу к самой вершине был таким стремительным. Более того, настоящая победа в бюрократической битве может быть одержана только тогда, когда побежденным внушается мысль, что именно они одержали верх.

Зинсу давно пришел к выводу, что генеральный секретарь Организации Объединенных Наций чем-то сродни дирижеру оркестра солистов. Стоящая перед ним задача кажется невозможной, и тем не менее ее необходимо выполнить. Когда Зинсу был в ударе, ему без труда удавалось привести раздираемый противоречиями комитет к согласованной позиции, которую он для себя определял еще до начала заседания. Он искусно скрывал свои предпочтения, внешне поддерживая точку зрения, которую на самом деле считал неприемлемой. Зинсу мастерски разыгрывал напряженность между высшими чиновниками организации, ненавязчиво завлекал людей во временные коалиции, направленные против ненавистных соперников, проводил обсуждение важного вопроса через яростные стычки, подобно тому как опытный игрок на бильярде загоняет шар в лузу по тщательно рассчитанной траектории, определяемой сознательными столкновениями с другими шарами. И в конце заседания, когда комитет после долгих дебатов приходил к тому самому решению, которого хотел от него Зинсу, генеральный секретарь, обреченно вздыхая, великодушно заявлял, что остальным удалось убедить его встать на их точку зрения. Есть игроки бюрократических баталий, которым просто необходимо для удовлетворения самолюбия показать всем, что победу одержали именно они. Но настоящая власть принадлежит тем, кого в первую очередь интересуют победы по существу дела, независимо от того, какое впечатление это производит со стороны. Многие до сих пор принимали мягкие и обходительные манеры Зинсу за чистую монету, не догадываясь о том, что за ними скрывался железный, несгибаемый характер прирожденного лидера. То были проигравшие, мнившие себя победителями. Кое-кто из тех, кто поддерживал Зинсу, поступал так потому, что был убежден, будто генеральный секретарь находится у него в руках. Другие, более прозорливые, поддерживали Зинсу, так как верили, что это самый действенный руководитель ООН за последние десятилетия, — а эти люди понимали, что именно сейчас, как никогда, Объединенным Нациям нужен именно такой руководитель. В результате выигрывал не только Зинсу, но и организация, которой он посвятил свою жизнь.

Но сейчас виртуозный мастер добиваться единодушия вынужден был действовать в одиночку. Доверенная ему тайна была настолько взрывоопасна, что Зинсу не мог в свою очередь поделиться ею ни с кем. Никаких совещаний, консультаций, обсуждений — настоящих или мнимых. Рядом с ним был только этот американец из спецслужб, человек, к которому Зинсу проникся теплом далеко не сразу. Но теперь их объединяла не только общая тайна, но и сознание того, что их замысел, скорее всего, окончится полным провалом. Так называемая «доктрина Зинсу», как ее окрестила пресса, заключалась в том, что предпринимались только начинания, имевшие большую вероятность успеха. Данный случай ни в коей мере не удовлетворял этому требованию.