и в других местах побережья Далмации; они предавались традиционному занятию обитателей этих областей[293]. Как известно читателям этой книги, проблему эту вряд ли можно назвать новой: периодические вспышки пиратства на бесчисленных островах и в скрытых бухтах вдоль восточного побережья Адриатики создавали угрозу венецианской торговле, а порой и срывали ее почти столько же, сколько существовала сама республика. Однако в случае с ускоками дополнительная трудность заключалась в том, что такие вспышки вызывали ярость турок, которые после каждого нападения ускоков на свои суда заявляли Венеции официальный протест, указывая ей на то, что долг государства, владеющего заливом, – следить за тем, чтобы он должным образом охранялся. Выводы из этого утверждения не озвучивались, но синьория хорошо понимала подтекст. Поскольку Далмация являлась территорией империи, а нарушители формально были ее подданными, Венеция, в свою очередь, все более настойчиво заявляла протест Фердинанду I, требуя принять против ускоков эффективные меры. Однако Фердинанд I, несмотря на многократные обещания, ничего не делал, и ускоки еще много лет оставались источником беспокойства для Венеции.

Третьей проблемой, пусть и менее серьезной, была Реформация. Ее учение продолжало распространяться, и в большинстве стран Европы преследовали и сжигали тех, кто, будучи католиком либо протестантом, имел несчастье оказаться среди несогласного меньшинства. Венеция всегда питала инстинктивное отвращение к подобному произволу. Как это и приличествовало самому космополитическому городу Европы, она гордилась долгой традицией терпимости (помимо более возвышенных аспектов, венецианцы знали, что отсутствие терпимости гибельно для торговли) и более, чем когда-либо, намеревалась ее сохранить. Поскольку это зависело от свободы действий в вопросах веры, то для венецианцев было жизненно важно как можно дольше сохранять хорошие отношения с папой и не давать ему ненужных поводов для беспокойства. Когда в январе 1563 г. преемник Павла, папа Пий IV, возобновил Тридентский собор, Венеция, больше не опасавшаяся имперского влияния, как это было на более ранних заседаниях собора, проявила и готовность помочь, и сочувствие – до такой степени, что по завершении работы собора в конце года благодарный папа сделал ей подарок в виде дворца Сан-Марко в Риме, который должен был стать постоянным посольством республики и резиденцией кардинала Святого Марка, всегда являвшегося венецианцем[294].

Тридентский собор стал первым четким ответом католической церкви на движение Реформации. Он определил основы католической доктрины, тщательно отделив их от других богословских вопросов, которые счел законным предметом для обсуждения; он оказал сдерживающее влияние на крайних реакционеров и провел множество необходимых реформ, которые давно откладывались. Правда, с точки зрения Венеции собор был важен еще и тем, что он оставил несделанным, и к этому она имела по крайней мере частичное отношение: подтвердив повсеместное верховенство церкви над христианским миром, собор не стал открыто оспаривать право суверенных государств на применение собственных законов в религиозных и светских делах. Поэтому, когда в январе 1564 г. указы и решения собора были опубликованы (сделал это венецианец Паоло Мануцио, третий сын Альда, которого Пий в 1561 г. убедил создать в Риме типографию для понтификата), у республики были все основания испытывать удовлетворение.

36

Потеря Кипра

(1564 –1570)

Селим, османский султан, повелитель турок, владыка владык, царь царей, тень Бога на земле, владетель земного рая и Иерусалима – синьории Венеции:

Мы требуем от вас Кипр, который вы отдадите нам добровольно или вынужденно; не пробуждайте наш ужасный меч, ибо мы будем повсюду вести против вас самую жестокую войну; не полагайтесь и на свое богатство, ибо мы заставим его внезапно бежать от вас, словно стремительный поток.

Следовательно, остерегайтесь вызвать наш гнев…

Венеция почти четверть века жила в мире с турками; за это время она получила возможность восстановить свои финансы, построить флот и возвести более роскошные памятники, одинаково поражавшие и друзей, и врагов. Однако она прекрасно знала, что этот мир не продлится вечно: Сулейман Великолепный еще не насытился завоеваниями. Правда, его долго отвлекали внутренние дела; однако с 1559 г. активность турок на Средиземном море заметно и опасно возросла, и, хотя сосредоточена она была в основном у побережья Северной Африки, вне прямой сферы интересов Венеции, это тем не менее происходило достаточно близко, чтобы у венецианцев возникли недобрые предчувствия. Великий Хайреддин Барбаросса, при имени которого некогда трепетали все морские державы Европы, умер, но перед тем успел разграбить и на короткое время занять Ниццу и даже имел наглость разместить свой флот на зиму в Тулоне. Однако он передал эстафету другому капитану-флибустьеру Тургут-реису, известному большинству христиан как Драгут, который уже доказал, что более чем достоин этой чести: в 1551 г. он отобрал у госпитальеров Триполи, а девятью годами позже наголову разбил испанский флот, посланный Филиппом II, чтобы его изгнать.

Не исключено, что именно после этих двух побед Сулейман решил устроить масштабное нападение на Мальту с целью изгнания рыцарей с острова – так же, как он изгнал их из их прежнего опорного пункта на Родосе сорока годами ранее. У него не было причин думать, что эта кампания окажется труднее предыдущей. Мальта обладала одной из самых прекрасных природных гаваней в мире, однако она не была естественной крепостью, и рыцари могли надеяться лишь на построенные человеческими руками оборонительные сооружения. Кроме того, природа острова отличалась крайней скудостью: по сравнению с зеленым и плодородным Родосом Мальта была почти пустыней, скалистой и безлесной; на ней нет ни рек, ни озер, и она не смогла бы выдержать продолжительную осаду долгим летом без дождей.

Однако если сами рыцари не ожидали большой поддержки от своей скудной и каменистой земли, то по отношению к осаждавшим эта земля должна была оказаться еще менее гостеприимной. Значит, войско, которое султан собирался бросить против них в мае 1565 г., с самого начала должно было полагаться главным образом на себя; при этом Родос находился всего в десяти милях от турецкого побережья, до Мальты же было почти 1000 миль. Неудивительно, что флот Сулеймана, который вез не только все войско с лошадями, пушками и снарядами, но и провизию и воду, был, как говорят, одним из самых больших, когда-либо выходивших в открытое море.

История осады и героического и успешного сопротивления шестисот рыцарей (многие из которых, как и Великий магистр Жан де ла Валетт, достигли уже пожилого возраста) и менее чем семи тысяч солдат, в том числе наемников и местного ополчения, является одним из величайших исторических