Возвращаясь из туалета, я заметил в глубине заполненного посетителями зала красную шляпу. Клеенчатую и точно такого же цвета, как та, что всегда носила Мальта Кано. Как намагниченный, я двинулся к тому столику, но, подойдя ближе, понял, что обознался. Обладательницей шляпы оказалась иностранка, моложе и крупнее Мальты. Да и шляпа была не из клеенки, а из кожи. Я расплатился по счету и вышел из кафе.

Засунув руки в карманы короткого пальто, я шагал по улице. На голове у меня была шерстяная шапочка в тон пальто. Благодаря темным солнечным очкам мое родимое пятно не так бросалось в глаза. Стоял декабрь, в городе царило обычное для этого времени оживление. В торговом центре у станции толпились тепло одетые покупатели. Спокойный зимний день. Улицу заливал яркий свет; мне показалось, что городской шум звучит в ушах резко и отчетливо – не так, как всегда.

* * *

Усикаву я увидел, когда стоял на платформе станции Синагава в ожидании своей электрички. Он стоял как раз напротив меня – нас разделял железнодорожный путь – и тоже поджидал поезд, собираясь ехать по Яманотэ, только в противоположную сторону. На нем, по обыкновению, был совершенно немыслимый наряд, кричащий галстук. Склонив набок лысую шишковатую голову, он с увлечением читал какой-то журнал. Разглядеть Усикаву в бурлившем на станции людском водовороте удалось потому, что он выделялся на общем фоне. До этого я видел его только у себя в кухне. Встречались мы один на один, и оба раза – поздно вечером. Тогда он мне казался ненастоящим, существом из иного мира. Но, как выяснилось, и на улице, средь бела дня, в хаотической толчее Усикава смотрелся так же противоестественно и дико, и его можно было различить в толпе издалека. Его нелепый облик напрочь выпадал из действительности, никак не хотел укладываться в окружающий реалистический пейзаж.

Расталкивая толпу, натыкаясь на кого-то, я с криком метнулся к лестнице и, сбежав по ней на противоположную платформу, бросился искать Усикаву. Где же он? Станция большая, платформы длинные, народу полно. Подлетела электричка, двери отворились, извергнув безликую людскую массу и поглотив новую порцию таких же безымянных пассажиров. Прозвучал сигнал к отправлению, а Усикавы все не было видно. Я вскочил в поезд, следовавший через Юракутё[63], и решил пройти по вагонам в надежде отыскать его. Усикава стоял у двери во втором вагоне и не отрывался от своего журнала. Стараясь дышать ровно, я подошел и встал рядом, но он, похоже, ничего вокруг не видел.

– Усикава-сан! – окликнул я его.

Усикава оторвался от журнала, взглянул на меня поверх очков с толстыми линзами, и в глазах его что-то сверкнуло. При дневном свете, вблизи, он показался не таким, как в прошлый раз, – более усталым, замученным. Усталость прямо-таки сочилась из него, как невысыхающий липкий пот на коже. В глазах, словно залитых грязной водой, плавала тусклая муть; пучки редких волос топорщились над ушами, напоминая сорняки, что пробиваются сквозь черепицу на крыше заброшенного дома. Видневшиеся за вывороченными губами зубы со времени нашей последней встречи пожелтели еще больше и торчали вкривь и вкось. В одежде он был верен себе – измятая, вся в складках, она будто долго дремала, свернувшись клубочком, в дальнем уголке вещевого склада и только что проснулась. Плечи покрывала похожая на опилки труха. Я снял свою шерстяную шапочку, запихал в карман пальто очки.

– Окада-сан? Вы? – сухо сказал Усикава, сосредоточившись, выпрямился, поправил очки и легонько кашлянул. – Какая встреча. В таком месте. Что же вы сегодня… э-э-э… туда не ходили?

Я молча покачал головой.

– Вот ведь как, – выдавил из себя Усикава. Судя по всему, вопросов ко мне у него не было.

В голосе Усикавы не чувствовалось знакомой мне твердости. Говорил он с расстановкой, не частил, все его многословие куда-то подевалось. Может, потому, что при дневном свете из него энергия уходит? Или он и вправду устал? Мы стояли рядом, и я смотрел на Усикаву сверху вниз. Нависая над ним, я обратил внимание, что при хорошем освещении бугры на его голове становятся еще заметнее. Она напоминала мне фрукт, который перекормили удобрениями и забраковали, потому что он потерял форму. В голове промелькнула картина: кто-то хватает биту и одним ударом разбивает его вдребезги. Я вообразил, что это не плод, а череп Усикавы. Вообразил, сам того не желая, и теперь эта картинка отпечаталась в мозгу, стала четче и объемнее.

– Послушайте, у меня к вам есть разговор. Может, сойдем и посидим где-нибудь?

Усикава слегка нахмурился; видно было, что он колеблется. Быстро поднял коротенькую толстую руку и посмотрел на часы.

– Э-э-э… Я бы тоже не прочь с вами потолковать. Не спеша. Честное слово. Но вот беда – мне сейчас надо в одно местечко заехать. Неотложное дело, так сказать. Поэтому сегодня не получится. Давайте как-нибудь в другой раз. А?

Я мотнул головой.

– Совсем ненадолго, – проговорил я, пристально глядя на него. – Разговор много времени не займет. Вы очень заняты. Я понимаю. Однако «другого раза» может и не быть. Вам не кажется?

Усикава легонько кивал головой, будто разговаривая сам с собой, потом свернул в трубку журнал и засунул его в карман пальто. Секунд тридцать он высчитывал что-то в уме и наконец заявил:

– Ладно. Сойдем на следующей станции, выпьем кофейку и поболтаем. Полчасика у меня есть. А со срочным делом я как-нибудь вывернусь. Это судьба, что мы с вами встретились.

* * *

Мы сошли на станции Тамати и, выйдя на улицу, заглянули в первое же попавшееся на глаза кафе.

– Сказать по правде, я не собирался с вами больше встречаться, – начал Усикава, когда принесли кофе. – Ведь в каком-то смысле наши дела уже кончились.

– Кончились?

– Дело в том, что я больше у Ватая-сэнсэя не работаю. Уже четыре дня как не работаю. Сам ему сказал, что ухожу, и он меня отпустил. Я уже давно собирался.

Сняв шапку и пальто, я положил их рядом на стул. В кафе было жарко, однако Усикава оставался в пальто.

– Вот оно что. То-то я вчера звонил вам в офис и никого не застал, – сказал я.

– Совершенно верно. Телефон отключили, офис закрыли. Когда уходишь, надо сразу все делать. Чего уж резину тянуть? Так что теперь я человек свободный. Выведен за штат, так сказать, или, иначе выражаясь, – безработный, – говорил Усикава, улыбаясь, как всегда, одними губами. Глаза оставались холодными. Добавив в чашку сухие сливки и сахар, он помешал кофе ложечкой.

– Ну что, Окада-сан? Хотите, наверное, спросить у меня о Кумико? Где она? Чем занимается? Правильно я говорю?

Я кивнул:

– Но сначала хотелось бы знать, почему вы ни с того ни с сего ушли от Нобору Ватая.

– Вам в самом деле это интересно?

– Интересно.

Отпив кофе, Усикава насупился и уставился мне прямо в глаза.