Баллантайн продолжал улыбаться, но теперь в его улыбке появилось нечто новое.

– Полагаю, сэр, вы бы все равно спросили, вот я и затронул.

– Только я не назвал бы это «претензиями», капитан. Скорее, это серьезные возражения нравственного характера. Почему ваше судно не везет ничего, кроме предметов роскоши?

– Да потому, сэр, что так желают его владельцы. Потому что это приносит деньги, а то вы не знаете? – Он потер большим пальцем указательный, словно пересчитывая невидимые монеты.

– Вы хотите сказать, что извлекаете прибыль из солонины?

– Именно, сэр! Выходя, мы оставляем часть хлопка в Сент-Джордже, а на это место загружаем бермудский бекон. Думаю, потом его переправляют к заливу для западной армии, но поклясться не возьмусь. Знаю только, что вчера я продал его какому-то офицеру из интендантского корпуса Конфедерации… – Он снова расплылся в улыбке. – Продал в три раза дороже, чем мне это стоило на Бермудах. Это лучшее мясо, какое можно найти в штате Нью-Йорк. Тамошние фермеры предпочитают продавать его нам, а не своим. Так они больше зарабатывают. – Еще один характерный жест пальцами.

– Да вы просто чертов прохвост, Баллантайн! – побледнев, воскликнул Купер. – Там, на фронте, совсем еще мальчишки гибнут оттого, что армии отчаянно не хватает ружей и патронов, а вы возите бекон, сигары и чепчики!

– Послушайте, я уже сказал, что везу то, что мне приказывают. Ну и еще немного, чтобы обеспечить свою старость. – Улыбка сползла с лица, и стало ясно, что прячется за ней. – Я не образован и не богат, как вы, сэр. Я вырос в горах Северной Каролины. В моей семье все были безграмотные. Я учился только морскому делу, торговать не умею, вот и делаю, что могу. К тому же, – заискивающая улыбка вернулась на место, – я просто не понимаю, почему вы меня ругаете. Такая торговля – обычное дело, все этим занимаются.

– Нет, капитан, далеко не всем присуще такое отсутствие патриотизма и порядочности, как у вас. Никоим образом.

Улыбка Баллантайна опять исчезла.

– Знаете, а я ведь не обязан брать вас на борт, – сказал он.

– Думаю, обязаны. Если не хотите привлечь внимание правительства к вашим делишкам, а это вполне можно устроить.

Баллантайн потряс бумагами, которые держал в руке, и его голос впервые с начала разговора изменился.

– Если захотите потопить меня, то заодно потопите кого-то вам близкого и дорогого.

– Что вы хотите этим сказать?

– Мистер Соупес говорил, вы родом из Южной Каролины. Одна из наших владелиц тоже оттуда, и фамилия у нее как у вас. У нее двадцать процентов «Уотер Уитч» и еще брат служит в военно-морском министерстве.

Волны залива тихо плескались о корпус корабля. От изумления Купер не только не мог говорить, но и с трудом дышал.

– Что вы такое говорите? – наконец выдавил он.

– Да ладно вам, сэр. Не притворяйтесь, будто не знаете. Одна из наших владелиц – леди по фамилии Хантун, миссис Эштон Мэйн Хантун, из Ричмонда и Пальмового штата. Разве она вам не родственница?

Увидев, как изменилось лицо Купера, капитан усмехнулся:

– Ну да, я так и подумал. Сложил два и два, когда поговорил с мистером Соупесом. Вы оплатили проезд на вашем семейном корабле, мистер Мэйн.

Облокотившись о перила галереи, Джордж смотрел вниз, на мраморный с позолотой зал сената. Был пятнадцатый день января. Ночью Джордж плохо спал, часто просыпался, разрываясь между надеждой и страхом.

Первым поднялся Уэйд, организатор и зачинщик войны против Вест-Пойнта:

– Я так часто высказывал свои возражения против подобных законопроектов, а также против политики выделения денег для создания и поддержки учреждений подобного рода, что уже не считаю нужным тратить время и начинать спор заново. – Однако уже в следующем предложении он в присущей для всех политиков манере сделал именно то, чего, как он только что сказал, делать не собирался. – Я точно знаю, что в этом учебном заведении нет никакой пользы для нашей страны. Если бы не было военной академии Вест-Пойнт, не было бы и мятежа. Именно он создает благодатную почву для бунтовщиков, именно оттуда выходят предатели и заговорщики.

Начались дебаты. Постепенно речи становились все более длинными, а выражения – все более резкими.

Председатель комитета по военным делам сенатор Уилсон, с которым Джордж поддерживал хорошие отношения, взяв слово, признал, что у Академии есть слабые места, но тут же, в качестве свидетельства против заявлений Уэйда, привел те самые цифры, что Джордж упомянул в своем письме в «Таймс». Уилсон ни в коей мере не считал Вест-Пойнт «гнездом предателей», хотя и обвинил Академию в том, что «высокомерное и самонадеянное поведение ее выпускников, претендующих на некую исключительность, оскорбляет чувства других офицеров».

Сенатор Несмит попытался смягчить нападки на Вест-Пойнт, перечислив имена его воспитанников, отдавших жизнь за Союз, – наиболее известными среди них были Мэнсфилд и Рено, – а в конце даже прочел двенадцать строк из какой-то поэмы о героизме, надеясь пробудить чувства своих коллег.

Уэйд тут же предпринял нападение с фланга. Это учебное заведение бесполезно, заявлял он, потому что готовит инженеров, а не командиров для действующей армии. Он ловко построил свою обличительную речь, то и дело вплетая туда слова: «Предатели родины… предатели родины… предатели родины…»

У Джорджа разболелась голова. Уэйд самым отвратительным образом искажал и перекрашивал правду. Ли был инженером, но также и блестящим тактиком. К чему это извращение фактов? Неужели такова суть политики вообще или дело в особенностях именно этой войны и этого времени, в специфической связи интересов и страстей? Неужели радикалы вроде Уэйда действительно испытывают ту ненависть, которую демонстрируют? Такая возможность, пусть в ней и не было ничего нового, по-прежнему пугала его.

Разумеется, объяснения могли быть и куда более циничными. Если Уэйд и его сторонники будут выступать против Юга до тех пор, пока война не закончится полной победой северян, они вполне могут прийти туда как политическая партия и получить власть.

А Уэйд меж тем безжалостно продолжал:

– Я за полную ликвидацию этого учреждения! – (Жидкие аплодисменты.) – Мы не допустим, чтобы правительство уделяло военному образованию больше внимания, чем любому другому!

Джон Шерман покинул свое место и принялся быстро ходить между столами коллег, чувствуя, что заседание повернуло не в ту сторону. Сенатор Фостер из Коннектикута выступил с возражением. Разве Йель и Гарвард не выпустили столько же южан, сколько и Вест-Пойнт?

Уэйд ухмыльнулся:

– Йельский колледж не получает денег от правительства Соединенных Штатов.

Снова вспыхнул спор о том, готовит ли Академия командиров для Союза или нет, но уже скоро был прерван бледным как смерть сенатором Лэйном из Канзаса. Сенатор был немногословен и завершил свою короткую речь торжественной эпитафией Академии, которую повторял уже не раз: