в назначенный день сюда и не смогли бы сидеть сегодня вместе с вашей милостью, уважаемый господин… Пир Карам-шах. Лег-со!

Он заулыбался, в восторге от того, что ему удалось лицезреть столь уважаемого, столь великого господина Пир Карам-шаха. Глаза его сузились. Он совсем походил на статую Будды. Он надулся так, что лысина его снова побагровела. Всем своим видом, поведением Нупгун Церен показывал, какое огромное, чрезвычайное одолжение он оказывает этому представителю инглизов, для встречи с которым ему пришлось ехать полторы тысячи миль верхом на тряском быке-кутасе, повергая свое рыхлое многопудовое тело превратностям пути по скалистым долинам Центрального Тибетского нагорья, испытывая страдания от ночлегов на морозе под открытым небом, подвергая себя риску нападений воинственных кочевников Западного Тибета. И, что самое главное, он хотел поделикатнее, пояснее выразить свое неудовольствие по поводу негостеприимного приема, оказанного ему в Северной Индии.

— Нам известно, что и Лех, и Гильгит, и Скарду считаются коронными владениями Британии, — куражился он ехидно. — Неужели местные власти — слуги британской короны не могли принять посла священного Далай Ламы достойно? Я понимаю — они темные, малограмотные «кача» — мусульмане. Если они не понимают по своему невежеству, с кем имеют дело, им надо приказывать.

Он полез за пазуху. Тесно подпоясанный кушак перехватывал и подпирал кверху красную «кочу», и образованный таким образом напуск использовался тибетцем в качестве вместительной мошны. Оттуда Нупгун Церен вытащил курительную трубку, кисет с табаком и кресало с огнивом. Он долго выбивал целые снопы искр и долго раскуривал. Тут же он извлек из того же напуска курительные свечи и, бормоча молитвы, зажег их.

— Дух здесь больно тяжелый, — оправдывался он.

Заминка послужила Пир Карам-шаху лишь на руку. Не мог же он так сразу открыто сказать, что международное положение изменилось, что в Лондоне по вопросу о планах великого Бадахшано-Тибетского государства нет еще единодушия. По-видимому, эта… он не мог назвать ее иначе — эта зловредная кошка, мисс Гвендолен Хаит, успела разослать указания по всей горной стране, о том, что Пир Карам-шах не наделен полномочиями вести переговоры самостоятельно, и посланец Далай Ламы оказался для местных властей в Гильгите совершенно нежданной и, проще говоря, нежелательной личностью — «персоной нон грата».

Пир Карам-шах ничуть не собирался извиняться перед Нупгун Цереном — это было не в его характере. Он взял под защиту англо-индийскую администрацию. И сослался на тупость и невежество местных гильгитских князьков. Очень сдержанно он поблагодарил доктора Бадму за внимание к высокому гостю.

Приходилось только гадать: каким путем, по каким каналам тибетский доктор Бадма, придворный лекарь бухарского эмира Алимхана, мог узнать о приезде представителя высокого Далай Ламы и, тем более, с такой точностью о его маршруте, что даже сумел встретить его на границе Тибета.

Загадка эта заботила Пир Карам-шаха в течение всей беседы: не мог же доктор оказаться человеком, связанным с «Секретной службой». Ведь только ей было известно о выезде из Лхассы Нупгун Церена. Если это так, почему же его, Пир Карам-шаха, не предупредили. Что это? Недоверие или очередная глупость мистеров эбенезеров?

Загадочной личностью оказался и посланец из Урумчи, предъявивший верительную грамоту от Синцзянского правительства. Он ни в коей мере не мог сойти за китайца. Чисто славянское лицо, русые бородка и усы, очень высокий рост, военная выправка изобличали в нем русского. Да он и представился тут же: «Штабс-капитан Вяземский». Но оставалось лишь гадать, как мог человек, не знающий ни слова по-уйгурски, не говорящий на дари, не имеющий зимней одежды, проехать благополучно по Памирским хребтам, каракорумским перевалам и не замерзнуть, избежать пуль рескемских воинственных горцев.

Объясняться с штабс-капитаном пришлось через двойного переводчика. Пир Карам-шах задавал вопрос по-английски, Бадма переводил на таджикский, Молиар — на русский. Беседа шла тягуче медленно. Многое путалось. Приходилось переспрашивать. Но в конце концов посланец из Урумчи, оказавшийся белогвардейским офицером, сумел рассказать о состоянии белоказачьих соединений в Синцзяне на границе с Советским Союзом.

— Патриоты России ждут сигнала из Мукдена, — рассказывал Вяземский. — Объявление Лондоном войны Советам послужит таким сигналом. Белогвардейские части в готовности. Конфликт на Китайско-Восточной железной дороге послужил было таким сигналом, но руководитель эмиграции генерал Миллер разъяснил из Парижа, что выступать рано. Мы ждем.

Вяземский держался надменно и с презрением поглядывал на живописное одеяние вождя вождей. Взгляд офицера говорил: маскарад, детские штучки.

Он, видимо, знал, кто на самом деле этот великолепно разодетый в богато расшитом камзоле, в сикхском тюрбане вождь вождей, и не очень стеснялся в выражениях.

— А что касается всех, как их, басмачей… Кто принимает всякую шваль всерьез?

Однако Вяземский отлично знал, где и в каком районе границы на территории Китая сосредоточены банды разных киргизских, дунганских и узбекских курбашей. Он даже продиктовал целый список. Но тут же с великим отвращением, брезгливо морща губы, заметил:

— Все они грязные бандиты. Я бы их перевешал своими руками.

— Курбаши те же военачальники, — возразил Пир Карам-шах. — Война, поверьте мне, в пустынях и диких горах требует диких методов. Арабы тоже воюют не слишком гуманно. А посмотрите, сколько процветающих королевств выросло в передней Азии из крови и жестокостей.

— Чтобы цвели розы, надо их корни держать в навозе, — подумал вслух Сахиб Джелял.

Но Пир Карам-шах уже снова обращался к штабс-капитану:

— Вы ехали сюда не напрасно. Ваш список очень ценный. Конечно, синцзянские курбаши Москву низвергнуть не смогут, но неприятностей большевикам доставят немало. Во всяком случае помогут вашим белогвардейским соединениям, расположенным на китайской границе, отвлечь внимание Красной Армии, пока главные действия развернутся на юге.

— Вы имеете в виду бандитов Джунаида, Утамбека и этого, как его, конокрада Ибрагима? Ни одного порядочного…

— У нас более высокого мнения о них. Они призваны поднять зеленое знамя пророка.

— И завоевать Туркестан? Чепуха. Вся эта эмирская компания — жалкая банда торгашей и чайханщиков. Ну, а если они еще вздумают лезть со своими пророком «махмудкой» и аллахом, мы им дадим поворот от ворот. По мордам-с!

— Из пустого мешка ничего не вытрясешь, — снова вставил слово Сахиб Джелял.

— Мы иначе оцениваем наши силы, — настаивал Пир Карам-шах.

— Бросьте! Господа англичане хотят отвлечь внимание мусульман Индии всякими авантюрами, завоеваниями и священными газаватами. А у самих поросячий хвостик трясется от воспоминаний о сипайском восстании. Полноте! Скажите лучше, какие из соединений регулярной англо-индийской армии вы намерены ввести в Бухару и когда? Должен же я что-то толковое доложить своему командованию в Урумчи, а не передавать россказни о бандах оборванцев-бандитов.

Со скучающим выражением лица Вяземский выслушал рассказ Пир Карам-шаха о планах Британии в