с большими оживленными лужами, оставшимися с весны. По сторонам, за заборами пенилась лиловая и белая сирень, ветвились яблоневые сады и высились один краше другого деревянные дачные терема. Дома были дивные: с затейливыми башенками, резными балконами, изысканными мезонинами, просторными верандами, витражными окнами. На маковках и коньках крутились флюгерные петушки и русалки, а из-за штакетин вслед прохожим смотрели интеллигентные люди с тяпками в руках.

Пройдя дачный поселок насквозь, они вышли наконец к дому подруги – длинному и нелепому, как упавший набок небоскреб. Спустя лет пять (чаще не получалось) Светлана Егоровна снова отправилась навестить одноклассницу и снова взяла с собой подросшего сына. На месте волшебного дачного островка торчали бело-синие жилые башни, похожие на гигантские пакеты молока, поставленные в ряд. Лишь немногие кусты сирени да одинокие старые яблони посреди газонов напоминали, что еще совсем недавно здесь существовал сказочный деревянный городок…

Кокотов огляделся, но долгожданной Натальи Павловны не обнаружил ни в беседке, ни поблизости. Для достоверности писодей решил перечитать счастливую эсэмэску – ведь он, затерроризированный режиссером, мог и перепутать час свидания. На светящемся экране обнаружился новый конвертик, присланный, наверное, в то время, когда автор «Полыньи счастья» не чуя ног мчался к месту встречи. Он торопливо распечатал мессидж:

О мой рыцарь! Замешкалась с сюрпризом. Еду, еду, еду! Буду после семи. Почему женщины всегда опаздывают к счастью? Н.О.

Осознав прочитанное, писодей пришел в восторг – оттого, что встреча все-таки состоится, и в отчаяние – оттого, что ждать еще долго. Чтобы скоротать время, он решил осмотреть местность и с этой целью взошел на подгнивший пол беседки. Как водится в таких приютах уединения, колонны, сиденья, перила были испещрены предосудительными надписями и рисунками. Судя по малограмотному простодушию, большинство похабных артефактов оставила сельская молодежь, лазающая сюда в поисках нехорошего отшельничества. Но некоторые строки, полные тихой скорби по уходящей жизни, были явно начертаны насельниками Дома ветеранов. Попадались даже стихи, и в некоторых угадывалась мастеровитая муза Верлена Бездынько:

Незаметно дни идут,

Как вода сквозь невод.

Мой неутомимый уд

Превратился в «неуд».

На сиденье белела вырезанная ножом надпись, такая свежая, что не обтерлись еще острые древесные заусенцы:

ЗЛАТА + САВВА = ЛЮБОВЬ

Речь шла, конечно же, о позднем чувстве, соединившем циркачку Злату Воскобойникову и старого чекиста Савелия Степановича Ящика. Возможно, выковыривая лезвием эту сердечную клятву, надо думать, последнюю в своей жизни, он и опоздал на интервью к Имоверову. Продолжая осмотр, Кокотов внезапно оторопел и отпрянул, подавив приступ рвоты: в углу нагло свернулся омерзительный крендель внушительных размеров. Не веря глазам своим, писодей осторожно тронул подсохшее безобразие мыском кроссовки, надеясь затолкать его поглубже под сиденье, но только проломил корку. Из свежей глубины выглянул потревоженный зеленый жучок и снова исчез, зато вокруг, в полном соответствии с народной мудростью, повеяло нужником. Ну какое, какое романтическое свидание может быть в такой атмосфере? Мозг, изнемогая, напрягся в поисках выхода и нашел его! Для разминирования беседки требовалось всего несколько лопухов, но росли они возле дороги, метрах в двухстах от беседки.

Прикинув направление, Кокотов двинулся напрямик через парк, разводя руками желтеющий ольшаник и спотыкаясь о гнилые пеньки, покрытые мхом и мелкими трилистниками кислицы. Кое-где в траве вспыхивали оранжевые ягоды ландыша да попадались кучки фиолетовых рядовок. Местные старички, промышляющие грибами, не брали их, считая поганками. Неожиданно впереди показался незнакомец в красной болоньевой куртке, но, осторожно приблизившись, писатель понял: это всего лишь полутораметровый клен с ослепительно пунцовыми узорчатыми листьями.

Андрей Львович различил впереди дорожную насыпь, а под ней огромные лопухи, но не заметил рабицу, натянутую на бетонные столбы, которые он принял в сумраке за березовые стволы, и в результате с разбега воткнулся в металлическую сетку носом. Убедившись, что кожа не содрана и кровь не идет, писодей двинулся вдоль ограды, пытался найти неизбежный проход, ибо заборов без дырок не бывает. И точно: у самой земли обнаружился разрыв сетки, достаточный для проползновения. Переживая за свои новые джинсы и пуловер, Кокотов уже было припал по-пластунски к почве, как вдруг услышал шум.

На обочине стояли две машины. Джип, в котором приезжал давеча Ибрагимбыков, писатель узнал сразу, а вот вторую тачку, будучи автомобильным невеждой, идентифицировать не сумел, сообразив лишь, что стоит она недешево. Разговаривали двое. Голоса показались ему знакомыми, Андрей Львович присмотрелся и узнал Ибрагимбыкова с Дадакиным. Разобрать слова он не мог, но по жестам догадался, что рейдер и помощник Скурятина торгуются. Чтобы услышать, о чем же они спорят, автор «Сумерек экстаза» решил подобраться ближе, но, подлезая под сетку, неловко хрустнул сухими ветками малины и приник к траве, пахшей грибной осенью.

Поднять голову он отважился, когда услышал, как хлопнула дверца автомобиля. Дадакин сел в машину и выставил из окна на прощание лапку, которую Ибрагимбыков благодарно пожал. Значит, договорились! Едва помощник отбыл, рейдер вынул телефон и кому-то позвонил. Через несколько минут показалась иномарка, явно дожидавшаяся поблизости. Она остановилась возле джипа, но водитель не вышел, а лишь опустил темное стекло. Ибрагимбыков почтительно склонился и стал неслышно докладывать о результатах переговоров. Смышленый писатель сразу догадался: в машине сидит босс.

Дождавшись, когда автомобили уедут, Кокотов спустился в кювет и, обстрекавшись крапивой, сорвал три больших лопуха.

«Ну, дела! – думал он, неся их над головой, как Робинзон Крузо самодельный зонтик. – Снюхались! Вот так они нашей конституционной стабильностью и управляют!»

Честно говоря, поначалу он хотел все бросить и помчаться с черной вестью к игроводу. Но во‑первых, из-за этого могло сорваться свидание с Натальей Павловной. Во-вторых, такую обидную информацию лучше доложить режиссеру, когда он окончательно протрезвеет. В-третьих, все эти дни жестокий соавтор так мучил безответного Андрея Львовича, что ему захотелось придержать тайну, ощутив себя на время значительнее и осведомленнее Жарынина.

Размышляя таким образом, Кокотов с помощью лопухов привел гигиеническое состояние беседки в соответствие с ее высоким предназначением. Однако, любуясь чистотой, он вдруг с ужасом почуял, что, несмотря на брезгливую осторожность, гнусный запах непостижимым образом впитался в его одежду. Взвизгнув от ужаса, писодей метнулся переодеваться. Ветераны испуганно сторонились, когда мимо них вихрем отчаяния проносился Андрей Львович. Влетев в номер, писатель выпрыгнул из одежды, вскочил под душ и вылил на себя почти весь имевшийся шампунь. Затем, едва обтершись полотенчиком, он оделся во все чистое. Запачканные новые джинсы и кроссовки пришлось поменять на старые: не до пижонства! Опшикавшись с ног до головы одеколоном «Москино» и спрятав флакон в карман, автор «Преданных объятий» глянул на часы