— Николай, — заявила она, — все твои вчерашние несчастья были подстроены.

— И без тебя знаю, — сказал Ложкин. — Кто, кроме моих врагов, мог так умело козу на проезжую часть выпустить? Я вот сейчас сижу и думаю: кто? Может, наш бывший старший бухгалтер?

— Нет, не старший бухгалтер, — сказала Ложкина. — А твои дорогие соседи Удаловы.

— Ну чего ты мелешь? Они даже козы не имеют. Не говоря об отсутствии на месте события.

— Нет, не все Удаловы, хотя не исключаю, что все, а Максимка. Хулиган малолетний. Он во сне подсмотрел и повлиял. Понимаешь?

— Нет, — сказал Ложкин, — не понимаю. Этого никто в здравом рассудке не поймет.

— Так слушай, я сама только сейчас узнала. Удалов с Грубиным обсуждали. Грубин говорит, что научное событие, а Удалов грозится — выпорю.

— Ему лучше знать. Продолжай.

— Значит, Максимка во сне подсмотрел, как тебя с милицией и позором домой приведут. Заранее.

— Заранее? И не предупредил? Ну, соседи.

И вечером, дождавшись, когда семья Удаловых собралась вместе, Ложкин, накопивший за день солидный запас гнева, ворвался к ним с официальным заявлением.

— Я все знаю! — вскричал он. — Чему сына учишь?

Удалов сразу почуял неладное, вскочил из-за стола и стал приглашать Ложкина к чаю, но тот был неумолим. Чего он хотел, не сразу стало понятно, но, когда Удалов наконец разобрался в сбивчивых речах соседа, он внутренне содрогнулся.

— Нет! — воскликнул он. — Никогда. Не позволю ребенка калечить!

— Тогда я к общественности обращусь, — сказал Ложкин. — Общественность тебе покажет, как ребенка использовать в целях опорочивания честных пенсионеров.

— Послушай, Ложкин. — Удалов пытался вытолкнуть соседа грудью в коридор. — Максимка еще ребенок. Разве можно? А вдруг ему это психическую травму нанесет?

— Не нанесет.

— Вы о чем там? — спросила Ксения.

— Сейчас скажу ей, — прошептал Ложкин. — Тогда не выкрутишься. Соглашайся!

— Нет.

— Пап, — послышался спокойный голос феномена. — Я все слышал.

— А ты, стервец. — И тут Удалов осекся.

Сын Максимка, еще вчера особых надежд не подававший, сегодня приобрел новое качество. И вроде он сын Удалову, и вроде бы уникальное, самостоятельное явление. И уже не потаскаешь его за ухо и не дашь ему подзатыльник — совестно перед мирозданием.

— Попробуем, — сказал Максимка. — Мне не жалко. Только чтобы завтра в школу не ходить.

— Максимушка, голубчик, — засуетился старик Ложкин, — да я тебе сам справку напишу, письмо твоему учителю сделаю.

— Ну, постараюсь, — сказал Максимка. — Телевизор досмотрю и постараюсь.

Тут Ксения Удалова не выдержала. Вышла к мужчинам в прихожую.

— Что за дела? — спросила.

— Сейчас, кисонька, сейчас, миленькая, — сказал Удалов слишком ласковым голосом. — Расходимся.

— Расходимся, — поддержал его Ложкин. — Сыночка твоего похвалить я приходил. Такой мальчик растет, сердце мое стариковское радуется. Приятно сознавать, что наша смена достойна наших дел и дел наших отцов, включая дедов.

Удалов вошел в комнатку, где стояла кровать сына.

За перегородкой возилась, укладываясь спать, Ксения.

— Не спишь? — спросил он.

— Собираюсь, — сказал Максимка. — Ты мне инструкции повтори.

— Может, не будем?

— Давай, папа. Ты его знаешь. Не отвяжется. Ты не представляешь, сколько он у наших ребят мячей отобрал.

— Ну, значит, постарайся, сынок, думать о том, как придет завтра к нам во двор милиционер и при всем народе реабилитирует старика Ложкина. Скажет, что не виноват он в наезде на козу. Даже думать противно, какими тебе вещами с детства заниматься приходится.

— Ничего, папа, я постараюсь это во сне увидеть, — успокаивал отца мальчик. — Мне уже приходилось. Вот ты, наверное, думаешь, что Васька Борисов просто так пару по английскому схлопотал? Нет, я специально об этом вечером думал. Вот, думаю, неплохо бы Ваське Борисову пару по английскому схлопотать. Очень уж он задается. Ну и что, если отличник, разве задаваться нужно? Ты меня понимаешь?

— Понимаю, сынок.

— Я тут подумал, папа, и решил, что надо мне пользу людям приносить. Ну, старик Ложкин, конечно, исключение, и на козу он без моей помощи наехал. А вот тебе бы я мог помочь.

— Как же ты бы мне помог?

— Еще не придумал. Придумаю — обязательно скажу. Может, ко дню рождения подарок. Ну, чтобы поймал ты щуку в десять килограммов.

— Таких щук в нашем озере давно не осталось. Выловили.

— Я подумаю. Ну, что бы тебе, папа, больше всего хотелось?

— Как что? Ясное дело, квартальный план выполнять.

— Какой это квартальный план?

— Не надо, — прошептал Удалов. — Не думай об этом, сынок.

— Ты не беспокойся, папа. Мне нетрудно. Я эти сны как орехи щелкаю.

Удалов нахмурился. И в самом деле несправедливо, что его родной сын помогает вещими снами довольно склочному старику, который заслуженно должен платить штраф за травмированную козу, а у его отца план горит. Но забота о здоровье сына пересилила.

— Нет, — сказал Удалов. — Ты мне не поможешь. Здесь никто не поможет. У меня дом стоит в лесах, до третьего этажа леса, а на пятый этаж лесов не хватает — лесопилка подвела. Понимаешь? Но ты лучше о козе думай. Чтобы она пришла. То есть не так думай, ты о Ложкине думай, о милиционере Пантелеймонове думай, а о лесах на доме ты не думай и о квартальном плане тоже не заикайся.

Удалов не заметил, что глаза его сына смежились, дыхание стало ровным. Он еще некоторое время бормотал, разрываясь между надеждой и жалостью к ребенку. Потом махнул рукой и ушел к себе.

А утром Удалов проснулся от странного шума за окном. Люди выбегали со двора, бежали по улице, взмахивали руками, куры кудахтали, собаки лаяли, мотоциклы ревели.

— Что случилось? — закричал Удалов из окна. — Может, космический корабль спустился? Или бананы в овощной магазин завезли?

Но никто ему не ответил.

Удалов кинул взгляд на мирно досыпающую семью и метнулся на улицу, за народом.

Человеческий поток нес Удалова через центр города, к району новостроек.

И там центром притяжения гуслярцев возвышалось сооружение странного вида. Возвышалось оно точно на месте, где вчера еще находился пятиэтажный кирпичный дом, завершение которого срывалось из-за отсутствия строительных лесов.

Бывший дом являл собой скалу, густо обросшую лесом. Лес был необычный для природных условий города — в нем соседствовали сосны, финиковые пальмы, липы и дубы, бамбуки и растения вовсе невиданные. Так как деревья росли не только наверху, но и из стен дома, некоторые стволы тянулись параллельно земле, и дом был схож с гигантским ежом.