Но еще удивительнее для зрителей было то, что в густых лесных зарослях на вершине недостроенного дома стояла белая коза и занудно, пронзительно, как испорченная пластинка, повторяла:

— Николай Ложкин невиновен!

Восьмого числа, вечером, Удалов и Грубин решили пойти к профессору Минцу поговорить о таинственных явлениях. Собирался зайти и старик Ложкин, но запаздывал. Радиоприемник на письменном столе, еле видимый за грудами научных статей и рукописей, наигрывал нежные мелодии Моцарта. Когда Лев Христофорович предложил гостям по второй чашке чая, музыка в приемнике прервалась, и послышался резкий голос, говоривший на непонятном языке.

— Хулиганят, — сказал Корнелий Удалов. — Своей волны им не хватает, лезут на Моцарта с комментариями.

— С комментариями? — спросил профессор Минц, поглаживая лысину. — А вы, Корнелий, понимаете их язык?

— Так, через пень-колоду, — смутился Удалов. — Похоже на венгерский.

— Какие еще есть версии? — спросил Минц, обернувшись к Грубину.

— Я настрою, — предложил Грубин. — Я больше музыку люблю.

— Не надо, — остановил его Минц. — Очень любопытно.

Минц задумался. Даже забыл долить друзьям чаю. И не заметил, как вошел Ложкин и громко поздоровался.

Из этого состояния Минц вышел лишь через три минуты.

— Все ясно, — сказал он. — Такого языка на Земле нет. Я мысленно перебрал возможные варианты.

— Но может, не венгерский, — предположил Удалов. — Может, какой-нибудь очень отдаленный, с которым вы, Лев Христофорович, времени не имели ознакомиться?

— Я не знаю многих языков, — возразил Минц. — Но могу читать на любом. Дело в системе, в структуре языка. Достаточно знать элементарный минимум — языков пятнадцать-шестнадцать, которым я располагаю, чтобы дальнейшие действия диктовались законами лингвистики. Вам понятно, коллеги?

— Понятно, — сказал польщенный Удалов. — Так что же это за язык?

— Инопланетный, — просто ответил Минц. — Итак, что будем делать?

— А то делать, что перевести их воззвание и ответить. Это наш гражданский долг.

— Правильно, Корнелий, — поддержал Грубин. — Если вам, Лев Христофорович, понадобится моя помощь, прошу рассчитывать.

— Невозможно. Этот язык нам не расшифровать, потому что у них нет с нами ни одного общего корня и ни одного общего падежа.

— Вот, — вздохнул Ложкин. — Даже способности профессора Минца ограниченны. Придется писать в Академию наук, а пока получим ответ, пришельцы могут улететь.

— То есть как так ограниченны? — не понял Минц. — Это мои способности ограниченны?

— К сожалению, — согласился Ложкин.

— Саша, — сказал Минц, — вы в самом деле не торопитесь?

— Куда мне торопиться, если предстоит эксперимент?

— Тогда, — Минц строго посмотрел на гостей, — попрошу всех посторонних очистить помещение. Жду всех по окончании работы.

— В смысле когда? — спросил Удалов, послушно направляясь к двери.

— Мы вас вызовем.

Минц широким жестом стряхнул со стола бумаги, в то время как догадливый Грубин тащил из-под кровати небольшой электронный мозг.

— Вызовите, — согласился Ложкин, — не стесняйтесь. Даже если рано будет.

— Может быть поздно, — сказал Минц, включая портативный магнитофон.

Удалов с Ложкиным постояли немножко в коридоре у дверей Минца, не зная, то ли им обижаться, то ли ждать без обиды.

— Ты не помнишь, на какой волне передача была? — спросил наконец Удалов.

— На тридцать одном метре, — ответил Ложкин. — Сам попробуешь расшифровать?

Удалов только покачал отрицательно головой, пошел к себе, тихонько включил приемник и начал искать передачу на инопланетном языке. Передачу он нашел, правда, не на тридцати одном метре — перепутал, как всегда, самоуверенный Ложкин, — а на шестидесяти. И потом долго сидел Корнелий Иванович, слушая треск и шум в эфире и стараясь по интонациям угадать, как там дела у пришельцев. Жалел он их, сочувствовал и беспокоился. Даже взял приемник с собой в постель, надеясь немного, что во сне сможет овладеть языком методом гипнопедии.

Удалов проснулся от того, что в стекло что-то стукнуло. Может быть, в другой день он бы не обратил внимания на этот стук, но нервы у спящего Удалова были напряжены: ему все время снились пришельцы, протягивающие ему руки за помощью. Удалов осторожно сполз с постели, подбежал к окну. Там, под фонарем, стоял Грубин и махал рукой, вызывая его к себе.

Корнелий взглянул на часы. Половина четвертого. Что ж, немного времени понадобилось его товарищам, чтобы расколоть этот орешек. Стараясь не шуметь, Удалов натянул башмаки, накинул пиджак поверх пижамы и пошел к Минцу. Не так уж важны формальности, когда собираются только мужчины и только единомышленники.

Грубина Удалов нашел в коридоре. Тот стоял перед дверью Ложкина и постукивал в нее костяшками пальцев.

— Я его через окно пытался будить, — сообщил Грубин, — но старик не отзывается. Может, обойдемся без него?

— А что, решили?

— Решили. Уже кое-что понимаем.

— Тогда надо будить. Иначе он нас никогда не простит. Дай-ка я.

Удалов ударил в дверь, но не рассчитал: получилось громче, чем нужно, послышались шаркающие шаги, потом голос ложкинской жены:

— Что? Что случилось? Кто стучит?

— Это я, Удалов. Вашего супруга можно побеспокоить?

— С ума сошли, бродяги проклятые, — зашипела старуха. — Я сейчас вам покажу, как людям ночью покоя не давать.

— Он сам просил, — объяснил Удалов. — Он очень желает присутствовать при открытии.

— Уходите, — сказала Ложкина. — Иначе пожалеете.

— Кто там пришел? — послышался отдаленный голос Ложкина.

— Удалов хулиганит, — откликнулась жена.

— Это с ним бывает, — ответил Ложкин. — Гони его.

— Ну как хотите, — сказал Удалов. — Потом пожалеете.

И они с Грубиным ушли к Минцу.

В кабинете Минца было накурено, гудели многочисленные приборы, слышно было, что из приемника все еще доносятся чуждые слова, но их заглушал другой, механический, переводческий голос, исходивший из приставки. Этот голос говорил по-русски.

— Где Ложкин? — спросил Минц. Он за ночь осунулся, постарел, но улыбался не без гордости. — Где этот скептик?

— Ложкин не хочет просыпаться, — ответил Грубин. — А Удалов сразу пришел.

— В Удалове я не сомневался. Жаль, что не могу разоблачить маловера. Ну ладно, слушайте. Может представить интерес. Только с самого начала должен предупредить вас, Удалов, чтобы не беспокоились. Никакой аварии нет. Их корабль завис над нашим городом на высоте ста тридцати километров и разослал разведчиков.