— Вроде бы некому.

— У них везде по нескольку трубок — бери и слушай. А я не желаю выглядеть интриганкой в глазах родственников моей так называемой лучшей подруги. Так она уже и билет купила?

— Да, на двенадцатое число.

— Надеюсь, что она сможет выжать кое-что из бывшего кузнечика. Ты как думаешь?

— Я об этом пока думать не могу.

— Но ты точно не по его душу и кошелек?

— Точно, — успокоила подругу Аллы Лидочка. — У меня есть очень приличный муж, которого я люблю.

— Никогда не признавайся в таком грехе! — возмутилась Галина. — Ты надолго в командировку?

— Недели на три.

— А потом уедешь?

— Не подозревайте меня в коварстве.

— А почему не подозревать? Ведь люди — суки, а мы, бабы, в первую очередь. Как, ты думаешь, я сюда попала?

— Вопрос риторический.

— Какой бы там ни был. Но он добивался моего пышного розового тела, как альпинист Эвереста. А когда добрался до этого Эвереста, что оказалось? От получки до получки, фирма прогорела, экономим хуже, чем в Москве, а дома все думают, что я за фирмой замужем. Понимаешь?

— Грустно.

— Вот именно, что грустно. Ну ладно, мы скоро увидимся, если ты, конечно, не хочешь занять место моей Аллочки.

— Не хочу.

— Тогда я буду звонить, чтобы узнать точное время — мы с тобой ее встречать поедем. Телефон оставить?

— Думаю, вам лучше самой позвонить, — сказала Лидочка.

— Ладно, привет, — не обиделась Галина. — Кстати, у сухарика-кузнечика мои координаты есть. Он моего благоверного Джерри на дух не переносит. Но это у них взаимно.

Галина повесила трубку. За дверью осторожно тявкнула машина.

Лидочка повесила трубку и побежала к Валери, которая ждала ее, чтобы ехать осматривать дома.

Когда Лидочка возвратилась домой, уже чувствуя себя почти старожилом в Сиднеме, там была лишь Иришка.

Иришка открыла дверь и тут же пошла по коридору прочь, покачивая узкими круглыми ягодицами, — мы вас в упор не видим! И вообще непонятно: зачем вас фазер пустил к нам, если не имеет на вас видов. Но мы и этого не допустим — мы удержим папу в пределах целомудрия, пока не явится наша мамочка и не решит, что с ним делать дальше.

Вот что увидела в походке девочки Лидочка. Но это совсем не означало, что она была права.

— Ириша, подождите, — окликнула она девочку. — Вам звонили.

— Мне? — Иришка тут же развернулась на сто восемьдесят градусов.

— Не лично вам, а вам с папой, вашему семейству.

— Кто же? — Иришка была разочарована.

— Местная жительница по имени Галина.

— А, Галочка-выручалочка!

— Она сказалась маминой подругой.

— Она — ласковый теленок, — сообщила Иришка. — Когда я была маленькой и не все буквы выговаривала, то пела песню «Ласковая Гайка вышла на лужайку». Честное слово! А они с мамой смеялись. Я ей все прощаю, потому что она дура.

— Она знает, что ваша мама приезжает.

— Если она еще будет звонить, — предупредила Иришка, — то вы с ней язык не распускайте. Любую информацию она тут же унесет на хвосте.

— Давайте, Ириша, договоримся сразу, — сказала Лидочка. — Я буду относиться к вам лояльно, не стану вмешиваться в ваши дела, вы же воздержитесь от всяческих неточных выражений в мой адрес.

— Я свободный человек и называю людей, как мне хочется. Особенно папиных курочек.

Великое чувство облегчения охватило Лидочку. Теперь она с чистым сердцем покинет этот домик. И обретет свободу. Хватит.

Лидочка повернулась, чтобы выйти из дома. Движение было нелепым — ведь сначала надо было бы собраться и заказать гостиницу.

Но, обернувшись, Лидочка столкнулась носом к носу с Кошками из Краснодара, которые вернулись из очередного похода и заполонили собой весь проем двери, которую Лидочка за собой не успела закрыть. Они стояли сплошной массой, и преодолеть их было невозможно.

— Ирина! — возопили родственники, когда Лидочка налетела на них. — Ирина, ты сошла с ума! Лидия Кирилловна заплатила за свою комнату вперед!

Этот аргумент был для них исчерпывающим и переводил Лидочку из папиных курочек в самостоятельные и достойные люди.

— А вы, кстати, нет! — закричала Иришка с середины лестницы. Для того чтобы оскорбить дядю и тетю, ей пришлось нагнуться.

И тут, раздвинув родственников, в коридор втиснулся сам хозяин дома. Сделать это ему было нетрудно, так как он вообще мог бы проникнуть в любую щель.

— Я все слышал, — сообщил он деловым голосом совершенно спокойно, как, бывает, говорят люди, доведенные до крайности. — Мне все стало ясно. Сначала я хочу сказать, что Лидия Кирилловна не относится к числу птичек и кошечек. У меня вообще нет и не было птичек и кошечек! — Голос Славы поднимался с каждой фразой.

Он шагал вперед по коридору. Лидочка отступила в сторону, чтобы его пропустить, ибо он ее не видел — все внимание было приковано к замершей в изогнутой позе посреди лестницы дочери.

— Здесь решаю я! Мне надоело выслушивать глупости и терпеть хамство со стороны девчонки! Ты, Ирина, принимаешь мою любовь и доброту за слабость. В этом моя вина. Я думал, что с тобой можно обращаться по-доброму. Нет, ты понимаешь только палку. Ты — типичный представитель российского жлобства, новое издание своей матери. Или ты немедленно просишь прощения у Лидии Кирилловны и Василия с Валентиной, а затем ведешь себя ниже травы, либо собираешь вещи и первым же самолетом отправляешься домой.

— А зачем ты к ней в комнату лазил?! — закричала Иришка. — Я видела!

— Как так лазил? — удивился Слава.

— Вчера подглядывал, как она голая валялась!

— Лидия Кирилловна не валялась, а я не подглядывал. Иди собирай вещи!

— И не подумаю! Я уеду к Снежане. Они ко мне относятся по-человечески.

— До тех пор, пока ты живешь у меня.

— Роберт меня любит! Да, он готов на мне жениться!

— Хорошо, — тихо сказал Слава. — Ты идешь к себе, а я звоню Снежане или еще лучше самому мистеру Ричардсону и рассказываю о твоих с Робертом планах.

— Не смей!

— Ты же сказала правду? Чего ты боишься?

И тогда Иришка сдалась и кинулась, преувеличенно громко топоча, вверх по лестнице, хлопнула дверью, а Слава уселся на стул возле телефона и сжал голову в ладонях.

— Это ужас, — прошептал он.

— Воды! — приказал Василий Валентине, сам кинулся на кухню, и они там загремели стаканами.