Криминалистическая рациональность применительно к практической деятельности следователей, дознавателей, прокуроров и судей приобретает форму целесообразности приложения усилий в достижении, определенных законом и реальной действительностью целей. Как известно, «рациональность особенно рельефно просматривается в ее предметно-преобразующем виде, в практике»[906] и ограничение ее какими-либо соображениями сложившихся традиций, предметной определенности теоретико-доказательственной концепции самой криминалистики, ее узкой утилитарности не выглядит убедительным. Иными словами, потребность в научно обоснованной рациональности расширения тактико-криминалистического обеспечения сообразно сложившейся практике расследования, реальной действительности много выше, чем традиционные рамки криминалистической тактики.

Одновременно необходимо отдавать себе отчет и в том, что не всякая рациональность в следственной деятельности выступает проявлением тактико-криминалистического обеспечения, поскольку есть еще технико-криминалистическое приемы и методические рекомендации. Предпринимаемые попытки выделить предметно криминалистическую тактику в ее отличительных признаках от криминалистической техники и методики сводились к указанию в предлагаемых определениях на систему тактических приемов (отличных, как следовало из сказано, от технико-криминалистических и методико-криминалистических рекомендаций), а также на научную основу, природу их формирования. Цель применения тактических приемов все также традиционно была производна от теоретико-доказательственной концепции предмета криминалистики. В частности, А. Н.Васильев в определении следственной тактики указывал на то, что образующие ее тактические приемы разрабатываются на основе данных специальных наук и главным образом логики, психологии, научной организации труда, а также на материале обобщения следственной практики.[907] Вместе с тем, нельзя не согласиться с А. С.Князьковым в том, что «гносеологическими предпосылками объединения различных по своему содержанию элементов в одну группу является не только их схожая природа, но и тесная операционно-логическая связь между ними в практической деятельности по расследованию преступлений».[908]

В современных условиях природа тактических приемов не в последнюю очередь определяется не только перечисленными выше отраслями гуманитарного знания, но и теорией управления, науками материального и процессуального уголовного права и пр. В числе источников криминалистической тактики среди других наук А. Г.Филиппов выделил еще и криминологию.[909] В любом случае главная идея в предложенном более сорока лет назад А. Н.Васильевым определении понятна и сводится к отграничению криминалистической техники, основанной главным образом на естественных и технических науках, от криминалистической тактики, приемы которой разрабатываются и развиваются на базе гуманитарного знания, ориентированного преимущественно на оптимизацию коммуникаций между людьми и распознание по следовой картине, оставленным следам посягательства психологических особенностей преступника. В этой универсалистской монополии на рационализацию через тактические приемы и на предание следственной, прокурорской и судебной деятельности все большей целесообразности на основе адаптирования под практику современных достижений гуманитарных наук и главным образом психологии и теории управления видится наиболее общий характер криминалистической тактики. Иными словами, криминалистическая тактика в своей предметной области носит наиболее универсальный характер и основывается на приспособлении для нужд следственной, прокурорской и судебной деятельности современных достижений данных ряда гуманитарных наук, позволяющих при правильном научном подходе и уместном применении на практике оптимизировать познавательно-поисковую деятельность и коммуникации между участниками проводимых следственных и иных процессуальных действий.

Однако процессуальная деятельность много шире подготовки и производства следственных действий, многограннее обращения с доказательствами для обоснования обвинительных тезисов о виновности и причастности к преступлению конкретных лиц. В настоящее время уместнее вести речь о необходимости рационализации всего спектра межсубъектных взаимодействий, которые определяют как само движение дела, так обеспечение надлежащих условий для правосудного разрешения правового конфликта. Иными словами, там, где дознаватель, следователь, прокурор, судья даже порой вне определенных процессуальных форм сталкивается с необходимостью выстраивания оптимальных отношений с иными участниками процесса, а также другими лицами, прямо или косвенно с ним связанными, там всегда есть место криминалистической тактике. К примеру, известное процессуальное правило о том, что «при производстве следственных действий недопустимо применение насилия, угроз и иных незаконных мер, а равно создание опасности для жизни и здоровья участвующих в них лиц» (ч. 4 ст. 164 УПК РФ), не должно вводить в заблуждение о возможности подобного рода действий за пределами — до начала или после окончания — проводимых следственных действий, поскольку в силу ч. 1 ст. 9 УПК РФ в ходе всего «уголовного судопроизводства запрещаются осуществление действий и принятие решений, унижающих честь участника уголовного судопроизводства, а также обращение, унижающее его человеческое достоинство либо создающее опасность для его жизни и здоровья». При этом ч. 2 той же статьи гласит: «Никто из участников уголовного судопроизводства не может подвергаться насилию, пыткам, другому жестокому или унижающему человеческое достоинство обращению». И несмотря на то, что уголовное судопроизводство есть досудебное и судебное производство по уголовному делу (п. 56 ч. 1 ст. 5 УПК РФ), т. е. формально определенное и не существующее вне процессуальной формы, тем не менее, криминалистическая тактика не должна так жестко исключительно рамками закона и обобщенного правоприменения ограничиваться. Более того, беседы накоротке или в более расширенном формате вне места производства расследования между следователем и защитником несут в себе нисколько не меньше тактического потенциала, чем подобного рода взаимодействие в рамках процессуально-правовых процедур.

Важно также отметить, что и потоки тактически значимой информации традиционно понимаются в однонаправленной проекции, к примеру, от допрашиваемого к следователю, тогда как до сих пор не выработано рекомендаций по недопущению утечки информации от самого следователя. Проявлению осторожности в социальных сетях, в общении посредством мессенджеров, при непосредственном взаимодействии с другими, казалось бы, не имеющими интереса к делу, лицами современная криминалистическая тактика не призывает, игнорируя по сути очень важную составляющую оптимизации следственной, прокурорской и судебной деятельности в этом аспекте.

Сказанное позволяет придти к обращению к тем сферам отношений следователя, прокурора, судьи и других участвующих в деле лиц, которые должны находиться в оптимизационном поле тактико-криминалистического обеспечения:

— психологические основы отношений дознавателя, следователя, прокурора, судьи с участвующими в деле лицами в процессе получения доказательственной и иной криминалистически значимой информации при непосредственном общении (тактика коммуникативных следственных действий);

— деятельность по собиранию, проверке и оценке овеществленной информации о преступлении и преступнике с одновременной интерпретацией особенностей личности и распознания характера поведения оставившего следы на месте происшествия, месте сокрытия следов (тактика невербальных следственных действий и распознания психологии поведения, психологии сокрытия, личностных особенностей по следовой картине и отдельным следам и пр.);

— психология отношений между участниками на стороне следователя и при организации производства сложного процессуального действия, а также в рамках коллективных форм взаимодействия при расследовании в целом (тактика организации сложного следственного действия и совместного расследования в рамках следственной группы, установления и поддержания делового контакта);