было настолько нереальное назначение, что, по словам ген. Филатьева, «выбор Лебедева остался неразгаданной загадкой…»[3291]. Загадка раскроется в разговоре Нокса с Колчаком. Когда Нокс спросил, почему тот продолжает держать на ключевом посту столь сомнительного типа (Лебедева), адмирал ответил: «Потому что я могу быть уверен, что он не воткнет мне нож в спину». «Колчак забывает — комментировал Нокс, — что человек, занимающий этот пост, должен обладать более положительными качествами»[3292].

Но основная проблема заключалась даже не в командных кадрах, отмечал Будберг, а в солдатах: их вступление в армию объяснялась лишь тем, что голодному населению это «давало одежду и кормежку», и на деле они представляли собой лишь «миражи армий и реальной силы там, где ни настоящих войск, ни реальной силы не было»[3293]. Большая армия, приходил к выводу Будберг, даже вредна: «надо, во что бы то ни стало, остановить рост армий и всякие самочинные формирования, ибо давно уже у нас не во что их одеть и кое-где нечем кормить…, у нас на довольствии состоит около 800 тысяч человек; наладить снабжение в таких размерах мы совершенно бессильны»[3294].

«У красных огромное преимущество в том, что они не бояться брать на пополнение старых солдат, не нуждающихся в обучении, а мы, — отмечал Будберг, — боимся этого, как черта и вынуждены призывать только 18–19 летнюю молодежь, совсем сырой материал, требующий тщательной обработки…»[3295]; «продолжают гнать в бой «штыки», а это только парни, одетые в ноксовское обмундирование и совершенно не желающие воевать»[3296]. Но «самая главная причина наших белых неуспехов лежала, — приходил к выводу ген. Филатьев, — несомненно, в том, что мужик и серая солдатская шинель оказалась не на нашей стороне…, мы не сумели привлечь его на свою сторону»[3297].

* * * * *

Опорой колчаковского режима действительно стало только офицерство, верхи казачества, торгово-промышленные круги и кадеты. И это в то время, как на выборах в Учредительное собрание в 1917 г. кадеты набрали всего 4,7 % голосов избирателей. А в сибирских избирательных округах и того меньше: в Алтайском — 1,7 %, Енисейском — 3,4 %, Иркутском — 4 %, Тобольском — 2,8 %[3298]. Всего по данным, «основанным на донесениях, которые я получал, — указывал ген. Грейвс, — Колчак никогда не имел на своей стороне более 7 % населения»[3299].

После захвата колчаковцами власти в Сибири, население, отдавшее на выборах в Учредительное собрание за эсеров 75 % голосов[3300], поначалу ошарашено безмолвствовала. Но это продолжалось недолго… Уже в «середине декабря Министерство внутренних дел сообщало: «Преступная деятельность уголовных элементов за последнее время значительно усилилась: отовсюду поступают сведения о восстаниях, убийствах, грабежах и всякого рода иных насилиях…»[3301].

Одно из первых крупных эсеровских восстаний разразилось в столице «Колчакии» — Омске в конце декабря 1918 г. Контрразведка, прознав о мятеже за сутки до его начала, провела облаву и расстреляла два десятка вероятных зачинщиков[3302]. Тем не менее, восстание началось. На его подавление были двинуты не только офицерские и казачьи части, но и чехословацкий полк, и охранявший Колчака английский батальон[3303].

«Началось, — вспоминал один из участников тех событий эсер Д. Барановский, — поголовное избиение… Роща, Иртыш и еще несколько мест были буквально завалены трупами»[3304]. Только по официальным данным, в ходе подавления восстания в Омске было убито 133 человека и 49 расстреляно по приговору военно-полевого суда… В пригородном поселке Куломзино при подавлении восстания погибло 114 человек и по приговору суда расстреляно 117 рабочих и солдат[3305]. Кроме этого убиты были многие безобидные горожане[3306].

Всего при подавлении омского восстания, по словам ген. Жанена, число убитых достигло 400 человек. Историки полагают, что жертв было не менее 900[3307]. Газета «Советская Сибирь» спустя месяц после событий утверждала, что тогда за два-три дня погибло свыше 1500 человек[3308]. Даже Гинс был вынужден признать, что подавление омского восстания «произведено было с исключительной жестокостью»[3309].

Однако скоро оказалось, что репрессии не подавляли, а наоборот лишь разжигали сопротивление: 1 февраля 1919 г. в Омске мобилизованные солдаты напали на офицеров. Спустя несколько недель восстали мобилизованные в Енисейске. Почти месяц они держали город в своих руках. Город с населением в 7–8 тысяч жителей за первые несколько дней кровавых расправ потерял до 700 человек[3310]. Описание событий осталось в воспоминаниях видного сибирского эсера Е. Колосова: «Правительственные войска не щадили никого: ни женщин, ни детей, ни тем более мужчин… Для того чтобы не тратить пуль на расстрелы, придумали новый способ казни, без пролития крови… (людей сбрасывали в проруби на реке) Это называлось отправлять в Туруханск… то же самое происходило и в других местах по дороге в Енисейск. Например, в с. Казачинском было убито свыше 60 человек (жителей там 1200–1300 человек), многих точно так же сбрасывали под лед. Был случай, когда сбросили туда крестьянку, заподозренную в большевизме, с ребенком на руках… Это называлось выводить измену «с корнем»[3311].

13 марта восстали мобилизованные в Тюмени. Восстание было подавлено чехословацкими частями[3312]. Всех захваченных повстанцев согнали на Базарную площадь и публично расстреляли[3313]. Других арестованных отовсюду свозили в тюрьму, а оттуда партиями уводили по разным местам и расстреливали без суда[3314]. 14 марта, заместитель губернатора Тобольской губернии Копачелли докладывал губернатору — потери мятежников составили от 100 до 500 человек. На улицах города после боя было подобрано 34 трупа. В пригородах выловили и арестовали 50 мобилизованных[3315].

В конце марта мобилизация и реквизиции вызвали огромное восстание в Кустанае и уезде Тургайской области, перекинувшееся затем в Атбасарский и Кокчетавский уезды Акмолинской области. Согласно правительственному сообщению, в Кустанае и уезде в восстании участвовало до 10 тысяч человек[3316]. Колчаковская контрразведка докладывала, что население «сильно заражено большевизмом»[3317]. О подавлении восстания сообщала колчаковская газета «Русская армия»: «За 8 и 9 апреля до 5 часов пополудни убито свыше тысячи красноармейцев, расстреляно 625 и взято в плен 2 тысяч человек. Остальные бежали из Кустаная в свои села, не подозревая, что они встретят на пути новые карательные отряды, к тому времени уже занявшие все очаги восстания. Расстрелы в Кустанае продолжались 10, 11, 12 и 13 апреля». Газета сообщала, что селения Боровое, Александровское, Жуковка, Воскресенское и Надеждинское выжжены[3318].

Непосредственный участник события командир драгунского эскадрона, корпуса Каппеля штаб-ротмистр Фролов вспоминал: «Развесив на воротах Кустаная несколько сот человек, постреляв немного, мы перекинулись