— Красиво. Это как показ мод, да? — понятливо поддержал Мика Симка. Рисунки ему правда нравились, не меньше, чем прежние, с моряками. Но он понимал и немалое смущение Мика.

И тогда, что бы защитить Мика от этой стыдливости и чтобы заплатить за его откровенность полновесной монетой, Симка решительно сказал:

— А что такого, если нравятся девочки? Мне вот одна нравится. Соня. Я с ней познакомился в больнице. Только она уехала в Тобольск. А то мы могли бы дружить втроем…

Сказал и сразу испугался. Во-первых, он впервые произнес вслух при Мике слово «дружить». Во-вторых, кто знает — захотел бы Мик, чтобы в их компании оказалась девчонка?

Но Мик сказал просто и честно, не ради желания понравиться Симке:

— Конечно, могли бы. Жалко, что уехала. — И выключил фонарик. — Сим, наверно, надо спать, а?

— Наверно…

Они завернулись в одеяла. Стали старательно молчать, но каждый знал про другого, что тот не спит. Месяц запутался в листьях клена. Он был теперь маленький, словно обиженный, что его больше не хотят увеличивать телескопом.

— Мик…

— Что, Симка?

— А ты… мог бы нарисовать сказку про Мика? Про все, что там написано?

— Я бы хотел… Я про это с самого утра думаю. Поэтому и спрашивал: был ли воротник у Луи и какая шерсть у зверя…

— Ты постарайся, ладно?

— Я постараюсь…

Они наконец уснули.

Но даже во сне Симка чувствовал, как в небе наливается предутренний синий свет. И слышал, как в траве стрекочет, будто большое насекомое, неутомимый будильник.

На следующий день Симка узнал от мамы, что «будем дома послепослезавтра». Это мама сообщила ему из открытого больничного окна (Андрюшка рядом с ней пускал губами розовые пузыри из остатков киселя). Обрадованный Симка вприпрыжку пустился домой. Мика на этот раз с ним не было. Утром во дворе на Заовражной улице появилась Микина мама и забрала сына с собой, «в родительский дом по неотложным делам» (как потом выяснилось, чтобы «привести это чудовище в божеский вид»).

Они расстались, договорившись, что Мик придет к Симке в середине дня.

А пока Симка собирался заняться дома еще одной, дополнительной приборкой. Чтобы через два дня, когда придет мама, все было «как при адмиральской проверке». Он вытер пыль на полках кухонного шкафа, зубным порошком и суконкой надраил медный рукомойник, унес на помойку остатки мусора, ровненько расставил на этажерке книги, притащил с колонки воду, и… в этот момент появились мама и Андрюшка.

Симка вытаращил глаза, потом восторженно взвыл.

Мама, смеясь, облапила его и объяснила, что главный врач решил: незачем держать уже совсем здорового ребенка в больнице до понедельника, и отпустил раньше срока. Это было некоторым нарушением карантинного режима, но врач сказал: «Закроем глаза на мелочи».

Мама оценила образцовый порядок в доме. Но внешний вид самого Симки оценила «в другую сторону».

— Ох и чучело! Ты хоть раз за этот месяц был в бане?

— Я купался. На реке и на запруде…

— Оно и видно. Что это на тебе за пятна?

Это были остатки печного лака, которые Станислав Львович не смог оттереть полностью. Симка не стал ничего скрывать и рассказал, как делали телескоп.

— Понятно. Вы втаскивали в трубу перед собой кисть, а потом лезли за ней по подтекам…

— Ага… то есть да, — удовольствием сказал Симка. «Боже мой, до чего же хорошо, что мама дома! И Андрюшка!»

Андрюшка в это время вперевалку ходил по квартире, заново знакомился с родным домом. Симка подхватил его и закружил. Андрюшка заверещал.

— Подожди! А почему у тебя штаны пахнут селедкой? — не отступила мама.

Да, у мамы нюх! Симка и не помнил уже, как он три дня (вернее, три ночи) назад сидел у пристани на ящике из-под рыбы.

— Снимай, буду стирать! Рубашку и майку тоже…

Пришлось влезть в ветхие вельветовые штаны с пуговицами у колен. В них было тесно и жарко, Симка сказал, что сварится.

— Ма-а, ты стирай скорей, ладно?

В это время появился Мик. Удивился, застеснялся, поздоровался. Андрюшка оглядел гостя с ног до головы и пришел к выводу:

— Бойшой майчик.

— Да, большой и хороший. Смотри, какой чистый в отличие от твоего брата, — заметила мама.

Мик был в новых серых шортиках и желтой рубашке с белопарусной яхтой на кармане. «Поглядела бы ты на него вчера, после покраски», — хмыкнул про себя Симка.

Мик догадливо спросил:

— Наверно, надо что-то помогать, да?

Мама сказала, что хорошо, если друзья притащат еще пару ведер воды, для стирки. А потом пусть идут гулять, чтобы не мешаться. И будет совсем прекрасно, если прихватят с собой Андрея.

Воду принесли, Андрея обещали прихватить.

В Симкиных запасах не нашлось чистых рубашек и маек, и он сказал, что будет гулять просто так.

— Чтобы все видели, как ты отощал за месяц беспризорной жизни, — покивала мама.

— Конечно!.. Мик, ты чего так на меня глядишь?

— Я гляжу на твои ребра, — бесцеремонно разъяснил Мик.

Симка даже обиделся слегка:

— Ты что, раньше их не видел?

— Сейчас они такие, особенно рельефные при боковом свете из окошка…

— Сам-то не такой рельефный, что ли? Задери рубашку, увидишь…

— Но себя я не могу рисовать. А тебя могу. Я буду рисовать с тебя черного Мика, он был наверняка такой же костлявый.

— Мне что, опять мазаться черной краской?

— Не надо. Просто я разведу черную акварель…

— Беда с этими художниками… Андрей, пошли!

Внизу они усадили Андрюшку в тележку с плетеным коробом, потому что пешком он ходил очень важно и неторопливо. Дали ему мяч (который Мик, разумеется, притащил с собой).

— Мяць, — восхитился Андрюшка. Наконец-то он получил в руки это сокровище.

— Не «мяць», а «мяч». Когда ты научишься говорить по-человечески? — укорил Симка брата. — Большой уже парень…

— Мяч-ч, — охотно согласился Андрюшка.

Решили сходить на запруду. Только не по логу — с пассажиром в тележке там будет тяжело, — а по Нагорному переулку до конца, затем по улице Короленко, по Пышминской и вниз по спуску. Андрюшка посидит на берегу, а они окунутся. А то вон какой солнцепек!

И пошли! Толкали перед собой Андрюшкину карету и строили планы на будущую ночь. Мик сказал, что разыскал дома журнал с большой фотографией Луны. Можно будет отмечать те места, которые сумеют разглядеть на ней, «пока она окончательно не усохла».