В какой-то момент Джо стал говорить себе, что его план был не просто двояким, а двухступенчатым — что как только он закончит «Голема», он будет готов снова увидеть Розу. Ведь он ее бросил, сбежал от нее — в горе, бешенстве и спазме неразумного обвинения. Теперь, говорил себе Джо, лучше всего будет вернуться к ней (правда, ведь правда же?) от всей этой дряни очищенным. Но тогда как поначалу в таком соображении могли содержаться какие-либо достоинства, к 1953 году, когда Томми Клей наткнулся на него в «Магической лавке», способность Джо к самолечению посредством творчества давным-давно истощилась. Джо отчаянно нуждался в Розе — в ее любви, в ее теле, но больше всего в ее прощении, — чтобы душа художника завершила работу, начатую его карандашом. Единственная проблема к этому времени заключалась в том, что, как он и сказал Розе, было уже слишком поздно. Джо слишком долго ждал. Шестьдесят миль Лонг-Айленда, что отделяли его от Розы, казались куда непроходимей зазубренной пасти почти тысячи миль между станциями «Кельвинатор» и «Йотунхайм». Столь же непреодолимые три лондонских квартала в свое время лежали меж Уэйкфилдом и его любящей женой.

— Есть здесь хотя бы текст? — поинтересовался Сэмми, переворачивая очередную страницу. — Это что, вроде немого кино?

Ни на одной панели не было никаких словесных облачков, вообще никаких слов, кроме тех, что появлялись как части самих рисунков — вывесок на зданиях, дорожных знаков, этикеток на бутылках, адресов на любовных письмах, формировавших часть сюжета. И еще слова ГОЛЕМ! Оно красовалось на первых страницах каждой главы, всякий раз под иной личиной. Пять букв с восклицательным знаком преображались то в ряд домов, то в ступеньки лестницы, то в шесть марионеток, то в шесть расползшихся пятен крови, то в шесть измученных, поразительных женщин. Вообще-то Джо намеревался в конечном итоге вставить туда словесные облачка и заполнить их текстом, но все же не смог таким образом испоганить законченные панели.

— Там есть текст. На немецком.

— Это должно иметь колоссальный успех.

— Это не должно иметь вообще никакого успеха. Это не для продажи. — Нечто парадоксальное происходило с Джо в течение пяти лет работы на «Големом». Чем больше себя самого, своей души и сердечных печалей он изливал на страницы, чем убедительнее демонстрировал возможности комикса как средства самовыражения, тем меньше желания он испытывал показать все это другим людям, открыть, что сталось с тайной записью его скорбей, с его виной и желанием возмездия. Теперь Джо нервничал даже от того, что Сэмми пролистывал «Голема». — Брось, Сэм, а? Давай лучше пойдем.

Но Сэмми не слушал. Медленно пролистывая страницы первой главы, он расшифровывал действие из потока бессловесных образов на панелях. Наблюдая за тем, как Сэмми читает его тайную книгу, Джо вдруг понял, что ощущает странное тепло у себя в животе, где-то за диафрагмой.

— Пожалуй, я бы… я бы попытался объяснить тебе… — начал было он.

— Я прекрасно все понимаю. — Сэмми не глядя сунул руку в карман своего пальто и достал оттуда бумажник. Затем вытащил из бумажника сразу несколько купюр, долларовых и пятидолларовых. — Вот что я тебе скажу, — произнес он. — Пожалуй, я бы на какое-то время здесь остался. — Сэмми поднял взгляд. — Ты бы не смог пока поесть?

— Ты собираешься читать все это прямо сейчас?

— Конечно.

— Все-все?

— Почему бы и нет? Я пятнадцать лет взбирался по горе макулатуры в две мили вышиной. Так почему бы мне теперь не потратить несколько часов на три фута гениальности?

Джо почесал себе ноздрю, ощущая, как тепло от лести Сэмми растекается к его ногам и наполняет горло.

— Ладно, — сказал он. — Итак, ты способен это читать. Но может, ты все-таки подождешь, пока мы доберемся домой?

— Я не хочу ждать.

— Но меня выселяют.

— Наплюй.

Джо молча кивнул и взял у Сэмми деньги. Прошло очень много времени с тех пор, как он позволял своему кузену вот так им помыкать. И теперь, как и в прошлом, нашел, что это не так уж ему не по вкусу.

— И знаешь, что, Джо, — сказал Сэмми, не поднимая взгляда от очередной страницы. Джо ждал. — Мы тут с Розой поговорили. И она, гм… то есть мы… в общем, мы думаем, что если ты захочешь… короче говоря, мы думаем, Томми следует знать, что ты его отец.

— Понимаю. Да, думаю, вы… я с ним поговорю.

— Мы смогли бы вместе все это проделать. Смогли бы где-нибудь его усадить. Ты. Его мать. И я.

— Послушай, Сэмми, — сказал Джо. — Не знаю, правильно ли так говорить. Или вообще, как правильно это сказать. В общем… спасибо.

— За что?

— За то, что ты сделал. Я знаю, это многого тебе стоило. Я не заслужил такого друга, как ты.

— Знаешь, Джо, я бы очень хотел сказать, что сделал это для тебя, потому что я такой хороший друг. Но правда такова, что в тот момент я просто был напуган не меньше Розы. Я женился на ней, потому что не хотел быть… ну, голубым. А ведь на самом деле я голубой. Возможно, ты никогда об этом не знал.

— Пожалуй, знал. Самую чуточку.

— Вот так все просто.

Джо покачал головой.

— Так могло быть, когда ты на ней женился, — сказал он. — Но это не объясняет того, почему вы так долго оставались вместе. Пойми, Сэмми, ты тоже отец Томми. Не меньше меня, а может, даже и больше.

— Я сделал самое простое, — ответил Сэмми. — Попробуй, и сам увидишь. — Тут он вернул свое внимание к листу бристольского картона у себя в руках — части длинного эпизода в конце первой главы, где в сжатом виде излагалась многовековая история големов. — Итак, — сказал Сэмми, — они сделали козла.

— Ну да, — подтвердил Джо. — Рабби Ханина и рабби Ошая.

— Козла-голема.

— Из земли.

— А потом… — Палец Сэмми проследил развитие эпизода дальше по странице. — Потом у них появляются все эти заморочки. Выходит, это вроде как опасно, делать голема.

— Да.

— В конце концов они его просто… просто съедают?

Джо развел руками.

— Они были голодны, — объяснил он.

Сэмми сказал, что знает, что они при этом чувствовали. Даже хотя его замечание следовало воспринимать лишь фигурально, перед мысленным взором Джо вдруг предстали Сэмми и Роза, сидящие на корточках у мерцающего тигля и варганящие из подручных материалов что-то, чем можно малость подкрепиться.

Спустившись на лифте в вестибюль, Джо сел у стойки Эмпайр-стейт-фармаси на свой привычный табурет, хотя впервые без обязательных темных очков, фальшивой бороды и черной шапочки, натянутой на самые глаза. Как всегда, он заказал тарелку яичницы со свиной отбивной. Затем уселся поудобнее и хрустнул костяшками пальцев. Тут Джо заметил, что продавец как-то странно на него смотрит. Он встал и с легкой театральностью перебрался на два табурета дальше. Теперь Джо сидел как раз у окна, выходящего на Тридцать третью улицу, где все могли его видеть.