– Угу, – согласился Леудаст. – Но зимы здешние помягче, чем у нас на дальнем юге. Бураны один за другим не идут. Так, заглядывают порой.

– И верно – ты же из здешних краев, да? – вспомнил Магнульф.

– С запада, конечно, – ответил Леудаст. – Миль полста, может, сотня от старой фортвежской границы. Но на юг – не дальше здешнего, и погода в наших краях почти такая.

– Бедолаги, – заключил Магнульф, отчего вся рота с Леудастом во главе разразилась хохотом. Отсмеявшись, солдат так и не понял, с какой стати. На большей части Ункерланта погода была суровее здешней или той, к которой он привык с детства.

– Одно хорошо в дождь, – заметил рядовой Гернот, – клятые альгарвейцы вряд ли по такой погоде на нас набросятся.

– Да они в грязи утонут, – отозвался Леудаст.

Товарищи его закивали. Некоторые рассмеялись, но лишь немногие. Большинству хватило ума понять, что в случае нападения альгарвейцев они сами будут тонуть в грязи.

Магнульф указал куда-то вперед:

– Вон, кажется, деревня, где нам приказано остановиться на ночлег. Ну и жалкая же дыра!

Проглянувшая сквозь пелену дождя деревенька и впрямь выглядела непривлекательно. Крытые соломой домишки мало отличались от того, в каком жил Леудаст, прежде чем печатники загребли его в войско конунга Свеммеля. Два строения были попросторнее остальных. Леудаст даже знал, какие: кузня и корчма. Но вид деревушка имела заброшенный и убогий. Ни белить, ни красить стены домов никому в голову не приходило уже давно. Жалкие пучки травы торчали из земли тут и там, словно последние волоски на голове паршивого.

– Силы горние, – пробормотал Гернот. – Кому же в голову придет жить на такой свалке?

В отличие от большинства своих товарищей, его печатники забрали не из деревни, а с улиц Котбуса. О том, чем именно он занимался на улицах Котбуса, солдат предпочитал не упоминать, отчего Леудаст, понятное дело, заключил, что у Гернота есть на это веская причина.

– Всяко лучше, чем под скатками ночевать, – заметил сержант.

– Вроде того, – отозвался Леудаст, пожалев, что выходит неубедительно. «Может, это из-за дождя?» – мелькнуло у него в голове. На ясном солнце деревня должна была выглядеть лучше… потому что хуже некуда.

Когда ункерлантские солдаты вышли к околице, в деревне забрехал пес. Потом еще один и еще, и наконец над крышами понесся лай и вой, словно из лесу вырвалась волчья стая. Здоровый пес, больше похожий на волка, с рычанием побрел солдатам наперерез, не обращая внимания на окрики и ругань. Кто-то запустил ему в морду комком грязи. Пес визгливо тявкнул от неожиданности и уселся в лужу.

– Молодцы, – одобрил Магнульф. – Иначе пришлось бы пристрелить поганую псину.

Остальные псы оказались не столь дерзки, за что Леудаст был благодарен судьбе. Брехать они, впрочем, не перестали. Распахивались двери избенок. Крестьяне выходили на крылечки, не выступая из-под козырьков крыш и застывали, глядя на проходящих мимо солдат. Если бы не пышные усы мужчин, местные обитатели сошли бы за ункерлантцев.

Леудаст покачал головой. Теперь, когда война конунгов-близнецов давно завершилась, крестьяне взирали бы на солдат с жалостью, а не с тоскливой ненавистью, как жители этой деревни.

Магнульф подтолкнул его локтем:

– Ты лучше разберешься в их болтовне, чем любой из нас. Объясни, зачем мы явились.

– Слушаюсь, сержант, – покорно отозвался Леудаст.

Обыкновенно близкое сходство его родного наречия с фортвежским приходилось весьма кстати – солдату не составляло труда объяснить корчмарям, чего он хочет, а в последней деревне, где стояла его рота, Леудаст уговорил не очень страшную девицу переспать с ним. Но порой эти преимущества приходилось отрабатывать.

– Кто здесь староста? – спросил он у деревенских.

Никто не ответил. Никто не сдвинулся с места.

– Что они, не понимают? – спросил Магнульф.

– Все понимают, сержант, только говорить не хотят, – ответил Леудаст. – Ну, это мы поправим. – Он снова обратился к фортвежцам: – Мы остаемся. Скажите, кто у вас староста. Мы поселим в его доме больше солдат.

Сержант хохотнул – и не он один. Леудасту не попадалась еще в Ункерланте деревня, где староста пользовался всеобщей любовью. Сколько он мог судить, в Фортвеге дела обстояли похожим образом.

И действительно – несколько крестьян обернулись к суровому старику с пышной сизой бородой. Тот злобно поглядывал то на ункерлантцев, то на односельчан, словно не в силах был решить, кого ненавидит больше. У жены его, стоявшей рядом, сомнений не имелось – если бы взгляды могли убивать, в деревне души живой не осталось бы.

– Ты староста? – спросил Леудаст.

– Я староста, – согласился фортвежец. – Арнульфом звать. – Имя было почти ункерлантское. – Чего вам надо?

Теперь, заговорив с оккупантами, он изъяснялся неторопливо и внятно, чтобы Леудаст мог его понять. Говорил он, как человек образованный, чего Леудаст никак не ожидал от старосты такой глухой деревни.

– Мы остаемся здесь, – ответил Леудаст. – Покажи дома, где мы можем жить.

О том, чтобы расквартировать дополнительно нескольких человек у Арнульфа, речь уже не шла.

– Надолго пришли? – поинтересовался староста.

Леудаст пожал плечами:

– Пока командование не перебросит.

Жена Арнульфа завыла, жутко оскалившись.

– Да это на целую вечность! – Она повисла у мужа на рукаве. – Прогони их. Пускай уходят!

– И как ты предлагаешь мне это сделать? – поинтересовался староста с запоздалым раздражением.

Женщина выпалила несколько слов по-фортвежски так быстро и невнятно, что Леудаст ничего не понял. Арнульф замахнулся на нее кулаком. Старостиха огрызнулась. Несколько ункерлантских солдат за спиной Леудаста зафыркали. Они – или их односельчане – так же добивались покорности своих жен.

– Покажи, где мы можем жить, – повторил Леудаст. – Или мы выберем квартиры сами.

Физиономия Арнульфа ничего не выражала. Солдат попробовал снова, заменив «квартиры» на «дома». Теперь староста понял, хотя и не обрадовался этому.

– Сколько домов? – спросил он, хмурясь еще сильней.

Леудасту пришлось обратиться к сержанту.

– Пять домов, – ответил он, подняв для наглядности ладонь и растопырив пальцы. – По двое наших ребят на избу, – пояснил он капралу, – и здешние побоятся с ними связываться.

– И кормить вас прикажете? – проговорил Арнульф, как бы надеясь, что капрал возразит ему. Леудаст промолчал. – Всей деревней скинемся, – со вздохом заключил староста и принялся выбирать, кому терпеть постояльцев.

Все пятеро пострадавших орали, ругались, топали ногами, и ничем это для них не кончилось. Жена Арнульфа провизжала что-то такое, чего Леудаст опять не разобрал, однако деревенские разом унялись. Возможно, перспектива терпеть в доме ункерлантских солдат никого не радовала, но старостиха явно была для них страшнее.