Сказав это, отец Доменико взял инструмент и стал поворачивать круги относительно друг друга. Практиковать великое искусство Лулла было совсем не просто: большинство комбинаций секторов казались тривиальными, и требовалось немало интуиции и опыта, чтобы осознать их значение, а также нужна была вера, чтобы увидеть их чудесное происхождение. Тем не менее, в отличие от других форм гадания, здесь не использовалась настоящая магия.

Отец Доменико вертел их нужное число раз и затем, держа за край самого большого, встряхнул прибор в направлении четырех сторон света.

После этой простой процедуры выпало сочетание:

Терпение / Становление / Реальность.

Именно такого ответа он боялся и одновременно ожидал с надеждой. И сдерживая волнение, отец Доменико понял, что иного ответа не могло быть в канун Рождества.

Он убрал инструмент в сумку и лег обратно в постель. В таком изнуренном и тревожном состоянии он не надеялся на сон… Однако едва песочные часы успели дважды перевернуться, как он оставил проявленный мир и в сновидении, подобно Папе-чародею Герберту, покинул Святую Палату[89], мчась по воздуху верхом на демоне.

10

Время, которое потребовалось Уэру для восстановления сил, оказалось не столь долгим, как он предсказывал. К двенадцатой ночи волшебник, по-видимому, чувствовал себя уже вполне сносно. Бэйнса уже начала раздражать бездеятельность, хотя признаки этого мог заметить только Джек Гинзберг.

Он напомнил шефу, что самоубийство доктора Штокхаузена в любом случае не могло произойти раньше, чем через два месяца, и предложил пока съездить в Рим и поработать.

Бэйнс отказался. Что бы ни было у него на уме, похоже, это имело в лучшем случае лишь косвенное отношение к интересам «Консолидейтед Варфэр Сервис»… Во всяком случае, его деловая активность ограничивалась небольшим количеством телефонных звонков.

И этот не то священник, не то монах, отец Доменико, явно не собирался уезжать. Очевидно, рождественское шоу не обмануло его. Ладно, пусть Уэр сам разбирается с ним. Во всяком случае, Джек старался не показываться на глаза святому отцу: его присутствие казалось Джеку чем-то вроде визита сумасшедшего родственника в решающий момент сватовства.

Впрочем, действительно ли он сумасшедший? Ведь если магия реальна — в чем Джеку пришлось убедиться воочию, — тогда и все мистические материи, в которые верил отец Доменико, от Моисея и каббалы до Нового завета, по логике, также должны быть реальными. После того как это пришло в голову Джеку, он не только содрогался при виде отца Доменико, но и не мог спать без кошмарных снов, в которых монах пристально смотрел на него.

Уэр не появлялся до назначенного им четырнадцатого дня, а затем изъявил желание побеседовать лишь с Джеком Гинзбергом.

Джек не на шутку встревожился. Встреча с Уэром привлекала его не намного больше, чем общение с вежливым и молчаливым босоногим монахом. Кроме того, никто не знал, как мог отнестись к беседе колдуна с Джеком Бэйнс, который в другое время не придал бы ей особого значения, но теперь пребывал в весьма странном состоянии духа.

После долгих раздумий Джек передал предложение шефу, мало надеясь на свои собственные способности в столь щекотливом деле.

— Иди, — только и ответил Бэйнс. Он продолжал производить на Джека впечатление человека, зацикленного на одной идее. Это также очень тревожило Джека, но, похоже, тут ничего уже нельзя было сделать. Стиснув зубы и одновременно придав лицу выражение учтивого внимания, Джек отправился в кабинет к Уэру.

Комнату заливал яркий, жизнерадостный солнечный свет. Обстановка больше соответствовала тому, что Джек привык считать реальностью. Пытаясь перехватить инициативу у Уэра, он еще не успев сесть, осведомился:

— Есть какие-нибудь новости?

— Нет, никаких, — ответил Уэр. — Садитесь, пожалуйста. Как я предупреждал в самом начале, доктор Штокхаузен — трудный пациент. Возможно, он вообще не поддастся искушению, и тогда потребуются более серьезные усилия. Но пока я полагаю, что он поддастся, и, следовательно, мне нужно будет подготовиться к следующему заказу доктора Бэйнса. Вот почему я хотел увидеть вас первым.

— Я не знаю, каким будет следующий заказ доктора Бэйнса, — возразил Джек. — И даже если бы знал, не стал бы сообщать вам.

— У вас, к сожалению, слишком прямолинейный ум, мистер Гинзберг. Я не собираюсь выуживать из вас какие-либо сведения. Мне уже известно, и этого на данный момент достаточно, что следующий заказ доктора Бэйнса будет неким грандиозным — быть может, даже уникальным — экспериментом в истории Искусства. О том же говорит и продолжающееся пребывание здесь отца Доменико. Но поскольку я берусь за такой проект, мне понадобятся ассистенты — а у меня не осталось учеников. Они все очень рано становятся честолюбивыми и либо совершают глупые технические ошибки, либо выходят из повиновения, и их приходится прогонять. Светские люди, даже весьма сочувствующие, также не подходят из-за своего рвения и невежества, но, если они достаточно умны, иногда бывает безопаснее воспользоваться их помощью. Иногда. Вот поэтому я позволил наблюдать за тем, что происходило в сочельник с вами и доктором Гессом (а не только за доктором Гессом, как просил доктор Бэйнс), и по той же причине уже теперь разговариваю с вами.

— Понятно, — кивнул Джек. — Значит, я должен чувствовать себя польщенным.

Уэр откинулся на спинку кресла и развел руками:

— Ничего подобного. Я вижу, что придется говорить напрямик. Меня вполне удовлетворили способности доктора Гесса, и я могу не беседовать с ним специально, достаточно будет дать ему инструкции. Но с вами мне повезло меньше. Меня удивляет ваша слабость.

— Я не маг, — сказал Джек, сохраняя выдержку. — И если между нами существует какая-то враждебность, следовало бы признать, что не я один тому причиной. Вы позволили себе оскорбления в мой адрес при первой же встрече только потому, что я подверг сомнению оправданность ваших претензий — как того требовала моя работа. Меня не так просто оскорбить, доктор Уэр, но мне легче общаться с теми людьми, которые соблюдают некоторую вежливость.

— Stercor[90], — произнес Уэр. Это ничего не говорило Джеку. — Вы думаете, что я говорю о способности к общению и прочей ерунде. Ничего подобного. Немного ненависти никогда не повредит Искусству, и преднамеренные оскорбления полезны в общении с демонами — лишь немногих бывает полезно улещать; и если человека можно взять лестью, он скорее собака, чем человек. Постарайтесь понять меня, мистер Гинзберг, я не говорю ни о вашей пустяковой враждебности, ни о вашем досадно нерасторопном уме; меня беспокоит ваша заячья храбрость. Во время последнего обряда был момент, когда я видел, что вы готовы покинуть свое место. Вы не почувствовали этого, но мне пришлось вас парализовать, чем я спас вам жизнь. Если бы вы сделали один шаг, то поставили бы под угрозу всех нас, и в таком случае мне пришлось бы бросить вас Мархозиасу, как старую кость. Это не спасло бы обряд, но помешало бы демону сожрать остальных, кроме Ахтоя.