Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но Штюрмер был уже плох. Через двадцать дней его не стало. Я сам держал в руках заключение, а точнее, протокол осмотра тела тюремными медиками, где черным по белому был засвидетельствован грустный факт – кончина бывшего премьера:
«Покойный лежит в палате № 9 на кровати, прикрытый одеялом, подбородок подвязан носовым платком. Кожные покровы бледны, лицо морщинисто, губы чисты, зубы сжаты, язык за зубами лежит свободно, глаза закрыты, зрачки равномерны, тело очень исхудало».
Из заключения следовало, что «смерть Штюрмера могла последовать от совокупности болезней, обозначенных в скорбном листе». А в скорбном листе – по-нашему, свидетельстве о смерти – было отмечено, что Штюрмер страдал «увеличением предстательной железы, задержкой мочи, воспалением мочевого пузыря» и так далее – набор был достаточный, чтобы без врачебной помощи отправиться на тот свет.
По-разному сложилась судьба и других героев этого романа. Печальная участь царской семьи известна – Григорий Распутин будто бы в воду глядел… Сам Николай Александрович был причислен зарубежной Православной церковью к лику святых, останки же царской семьи были найдены совсем недавно. Хотя, впрочем, споры о том, царской семье принадлежат эти останки или кому-то еще, идут до сих пор, череп царя был даже отправлен на тончайшую электронную экспертизу в Англию, и оттуда поступило заключение: «Это череп последнего российского императора».
Загадочной и сложной оказалась судьба фрейлины царицы, Анны Александровны Вырубовой, в девичестве Танеевой. Во-первых, на нее было незаслуженно вылито много грязи, но в этом потоке были и заслуженные обвинения. Слишком уж недобрую роль играла она в окружении царя, в разного рода сводничестве, в сближении семьи Романовых со «старцем», не будь этого – возможно, и судьба России сложилась бы по-иному. Но тем не менее Вырубова была, и что было ею сделано, то было сделано. Царская семья погибла, Россия, захлестнутая революцией, изломанная, растерзанная, поплыла в другую сторону, калеча судьбы, уродуя людей. Была изуродована и сама Вырубова. В личной жизни она была глубоко несчастна.
Ее муж, старший лейтенант флота Вырубов, оказался «голубым» и к жене за все годы супружеской жизни ни разу не притронулся. Когда ее, арестованную, заточенную в один из наиболее сырых и страшных казематов Петропавловской крепости, осматривала медицинская комиссия, то изумлению «революционно настроенных врачей» не было предела – Вырубова оказалась девственницей.
Все домыслы о том, что она была любовницей царя (ходили такие слухи), разом были уничтожены.
Да и сам царь даже в мыслях не мог допустить, что он способен изменить Александре Федоровне: Николай, повторяю, был глубоко домашним, семейным и порядочным человеком. То же самое можно было сказать и о царице – она была очень религиозной, болезненной, настроенной мистически, видевшей в каждой странной тучке, появившейся на небе, в каждом скрипе старого дерева или крике ночной птицы свой смысл.
Но вернемся к Вырубовой.
В семнадцатом году Вырубову арестовывали несколько раз – вначале Временное правительство, потом большевики, и так продолжалось до тех пор, пока она вообще не исчезла с поля зрения. Одни считали, что она умерла, другие – скрылась в бескрайней России под чужой фамилией, третьи же авторитетно свидетельствовали, что бывшая фрейлина ушла за границу – пешком через леса и болота, поселилась в укромном месте и умерла в 1926 году, другие так же авторитетно подтверждали это, только называли другую дату смерти – 1929 год, но никто, почти никто не знал, что на самом деле она постриглась в монахини и жила в Финляндии, в монастыре, до глубокой старости. Скончалась она в восьмидесятилетнем возрасте в 1964 году и похоронена на одном из кладбищ под финской столицей. Те, кто страстно желал расправиться с Вырубовой, так до нее и не добрались, хотя жила она под своей девичьей фамилией Танеева, – а желающих расправиться с нею было много. И у белых, и у красных.
В двадцатых годах был опубликован дневник Вырубовой – как потом выяснилось, фальшивый, над которым славно потрудились знаменитый Алексей Толстой и историк П. Щеголев. Видать, на то было спущено указание откуда-то с больших высот, может быть, даже с самого верха, чтобы немного сместить стрелки истории в нужную сторону. Несколько позже в печати появился и подлинный дневник Вырубовой. Признаюсь, что читать и то и другое чрезвычайно интересно.
О жизни Вырубовой нет таких подробных книг, как, допустим, о Николае или Распутине, но фигура эта, может, даже более значительная и зловещая в царском окружении, чем Распутин, и кто знает – вдруг о ней в будущем начнут писать так же страстно и противоречиво, с гневом и болью, с брезгливостью и лаской – кто как, словом – как сейчас пишут о Распутине.
Недавно из архивных кладовых были изъяты полицейские дела – донесения агентов наружного наблюдения и обычных стукачей, «порядочных граждан», привыкших нежиться на пуховых перинах, из дома лишний раз носа не высовывавших, но очень зорких, – мимо таких никогда муха незамеченной не пролетала, финансовые документы, ведомости и протоколы, вырезки из газет, журнальные переводы с французского, немецкого и английского, телеграммы и письма – в общем, все, что попадало в руки бдительных полицейских стражей. Раньше эти дела были закрыты – непонятно только, почему, зачем? – и чтобы их получить, надо было пройти такую проверку, как для поездки в капиталистическую страну, – сейчас же запыленные и сдобренные потом полицейские труды открыты. Одна из папок отведена Вырубовой, ее горькому, никем не описанному (даже в фальшивом дневнике) периоду, когда она томилась в Трубецком бастионе Петропавловской крепости – больная, голодная, равнодушно взирающая на страшных крыс, прыгающих, словно зайцы, по ее койке, бесчувственная ко всему на свете.
В папке – ходатайство ее отца, письмо его к дочери, ответное письмо Вырубовой. После этой переписки бывший статс-секретарь и главноуправляющий его императорского величества канцелярией Александр Сергеевич Танеев начал обтаптывать разные высокие пороги, вплоть до кабинета Керенского, добиваясь освобождения дочери.
Письмо Вырубовой к отцу стоит того, чтобы его процитировать, в нем много любопытных подробностей. Почерк у Вырубовой – мужской, неразборчивый, она умела как-то странно растягивать слова, будто бечевку, на бечевке этой иногда возникали утолщения – заглавные буквы. Так, стремительным, неясным, очень невыразительным мужским почерком, Вырубова и писала.
Письмо, сохранившееся в деле, было отправлено Анной Вырубовой отцу 18 апреля