я прошла на кухню и, поставив пустую корзину на стол, села в кресло, вытянув ноги. Брат тут же вышел из комнаты, встречая, и присел рядом, погладив меня по голове.

— Гета?

— Да, Васенька, не переживай, все хорошо. Просто вот думаю.

Заинтересованно наклонив голову, он с легкостью поднял меня на руки и, сев в кресло сам, усадил меня на колени, как раньше.

— Да?

— Да. О всяком. Например, не подарить ли мне себе на День Рождения дочь, как думаешь?

Васька едва заметно вздрогнул, я чувствовала, что идея завести ребенка ему не слишком нравилась, но в основном из-за кошачьего обличья и возможного детского террора.

— Ну-ну, не переживай, я же присматривать за ней буду, да и ты уже не просто зверь, отобьешься. В конце концов, у тебя вот мавки есть, а у меня совсем никого нету.

— Я есть.

— Ну ты это другое дело. Мы с тобой уже больше полувека вместе, я тебя вдоль и поперек знаю, как этих самых мавок.

Поджав губы, брат расстроено понурился, так что мне пришлось взять его лицо в ладони и расцеловать обе щеки, лишь бы прекратил на меня обижаться, зардевшись и пытаясь увернуться.

— Ну Васенька, ну солнце мое рыжее, я же тебя люблю и любить не перестану, хоть с дочкой, хоть без, но ты же и сам знаешь, рано или поздно мне нужно будет обучить свою замену, а мы с тобой уже так давно одни.

— Зна-аю…

— Во-от, подумай, научим мы дочку мою ведьмовству, нового фамильяра ей призовем, а после сможем поехать к папе в город.

Едва речь зашла о Ньярле, я заметила, как в глазах Васьки зажегся огонек интереса. Он обожал отца чуть ли не больше, чем я, стараясь при каждом удобном случае у него что-то выведать, хотя, полагаю, без своего дара я бы делала то же самое.

В этот момент я почувствовала, как кто-то постучался к нам, стоя у ворот дома.

Быстро встав на ноги, я поправила платье и выглянула на улицу, надеясь, что у жителей не случилось чего-то плохого после общения на рынке, контактировать с селянами не слишком хотелось. У ворот стояли несколько мальчишек с простыми удочками и местный дровосек с топором на перевес, переминаясь с ноги на ногу, они коротким кивком поприветствовали меня.

Мужчина, как самый старший, вышел вперед.

— Здравствуйте, госпожа Гета, мы к вам за советом.

— И вам не хворать, что-то случилось?

— Да нет, просто вот мальчишки на рыбалку хотят пойти, на озеро, а я в лес собрался, не подскажите, можно ли сейчас в чащу идти или обождать? Говорят, дикие звери нынче чудят так, что вы и охотников не всегда отпускаете.

— Есть такое, и сейчас вам лучше за ворота деревни не ходить, в лесу неспокойно.

Дровосек вздохнул и понурил голову.

— А долго еще?

— До завтрашнего утра, в ближайшую ночь царь лесной должен позаботиться о нас и оставшихся больных существ переловить. Не переживайте.

— Ну завтра так завтра. Спасибо большое.

Мужчина, уже слегка приободренный, развернулся и повел стайку мальчишек от моих ворот, среди них я заметила и Даню, сына кузнеца. Поджимая губы, он обиженно глянул на меня и начал спорить о чем-то с другими ребятами.

— Ох и дурное у меня предчувствие.

Вася с интересом высунулся из-за двери, глянув на удаляющихся гостей.

— Бинты?

— Бинты и иглы. Зашивать придется.

— Поставлю греться воду.

Брат утянул меня обратно в дом из летнего зноя. До самого вечера мы готовили лекарства на случай, если кто-то все же сунется в лес. Из открытого окна кухни доносился стрекот сверчков, солнце спряталось за горизонтом, принося долгожданную прохладу и покой. Где-то вдалеке послышался детский смех, напомнивший о моей последней идее.

Интересно, какой будет моя дочь? Милая и послушная, или своенравная и вредная? Рыжая в бабушку или с моими черными волосами? Сможет ли она видеть будущее, как я, или у нее будет свой собственный дар? Только представлю, и аж дух захватывает, а как рад будет папа, увидев маленькую внучку.

Едва я задремала, сидя в кресле с травником, в ворота дома вновь постучали. Васька, выходя из спальни, подозрительно принюхался.

— Кровь.

— Гости пожаловали.

Отложив книгу, я схватила свой рабочий фартук и, подвязав его по пути, вышла на улицу.

— Кто?

— Гета, умолю, помоги…

От плачущего голоса Алексея по спине пробежали мурашки, нечасто я слышала подобное отчаяние, тем более от мужчины, и, вздрогнув, испугалась того, что сбылись мои худшие опасения.

— Да, что случилось?

Открывая калитку, я ожидала увидеть раненого мальчишку на руках отца, но кузнец был один, а в неверном свете лампы на крыльце я заметила на его рабочей одежде мелкие пятна крови.

— Данька пропал, в лес ушел и до сих пор не вернулся, умоляю, помоги его найти.

Мужчину била мелкая дрожь, в расширенных глазах читался ужас, кажется, лишь остатки здравого рассудка не давали ему прямо сейчас схватить меня и ринуться в лес в надежде, что я покажу верную дорогу.

— Долго же вы ждали, а сейчас ночью и в лес, с ума сошел.

— Мать сказала, что ничего страшного не будет, что он может уйти, даже обед с собой дала… мразь.

Последнее Алексей процедил сквозь зубы, сжимая кулаки. Понять, чья на нем осталась кровь, не составило труда. Обернувшись, я дождалась, пока Васька принесет мне бабкин посох с черепом и, взяв его, потянула кузнеца на задний двор.

— От меня не отходить, назад не оглядываться, знакомым голосам не верить. Если с тропинки моей сам свернешь, я искать не стану.

— Я понял, спасибо.

— Не за что спасибо говорить. Кстати, рубаху свою наизнанку выверни пока в лес не зашли. На всякий случай.

Послушно выполнив требуемое, мужчина снял рубашку и, вывернув ее, надел обратно, вновь взяв меня за руку. Я, выставив вперед посох старым почерневшим черепом вперед, пересекла границу двора и прошла через тонкую полоску травы к лесу. Сосны, словно потревоженные стражи, шумно заскрипели, приветствуя нас. Запахло хвоей и сыростью, а тепло, накопленное землей за день, словно исчезло. Солнце скрылось, и жуткая чаща будто перестала принадлежать нашему миру, в темноте были видны только черные стволы и легкий туман у земли, ветер, чудно вьющийся среди деревьев, лишь слегка тревожил траву, принося за собой чьи-то далекие шепотки.

— Гета, я слышу его, он там, справа, плачет чуть дальше в лесу.

— Не верь, не Данька это, то птицы кричат.

Сжав чужую ладонь, я шла по едва заметной тропе. Ее я сама протоптала, изредка