всю иллюзорность такого плана, назвав в эмигрантской полемике с Гурко Государственную Думу после революции «пустым местом». Нетрудно установить момент, с которого лидер партии народной свободы в 17 году изменил свой взгляд на роль, которую может сыграть Государственная Дума в революционное время, – это был день, когда Милюков, покинув ряды Врем. правительства, впервые, по словам Бубликова, появился на частном совещании членов Думы и стал определять свое отношение к коалиционному правительству уже в соответствии со «знаменитой формулой» Совета: «постольку-поскольку»551. Это был день, когда Милюков, по мнению Палеолога, впервые заколебался в своем оптимизме относительно исхода революции.

Можно отметить в дальнейшем усиливающуюся в среде «цензовой общественности» тенденцию гальванизировать «политический труп», как выразился депутат Бубликов в одном из ранних «весенних» газетных интервью. 2 июня Родзянко обратился ко всем членам Думы с письмом, в котором просил их «выезжать из Петрограда только в исключительных случаях, а отсутствующих – принять меры к возвращению в Петроград». «Политические события текущего времени, – писал Родзянко, – требуют, чтобы гг. члены Гос. Думы были наготове и на месте, так как, когда и в какой момент их присутствие может оказаться совершенно необходимым, установить невозможно. Эти обстоятельства могут наступить внезапно…» В июльские дни после краха той генеральной репетиции октябрьского переворота, которую пытались устроить большевики, в частном совещании Думы заговорили и более определенно. Открыто высказался за созыв Думы, которая должна превратиться в организующий центр, депутат Масленников: «Стыдно Гос. Думе сидеть где-то на задворках. Пора Гос. Думе, которая возглавила революцию, нести и ответственность за нее…» Депутат просил председателя «вызвать всех членов Гос. Думы не на частное и подпольное заседание, а на настоящее заседание Гос. Думы», и потребовать, чтобы сюда явилось все правительство в полном составе и доложило бы о состоянии страны. Тогда Гос. Дума укажет этому правительству, что делать и как это правительство пополнить и заместить»552. «Да здравствует Государственная Дума, единственный орган, способный спасти Россию», – провозглашал Пуришкевич. Чтобы избежать «черных дней» контрреволюции, когда остервенелый народ взбунтуется против того, кто обманул его ожидания, нужно, чтобы «Гос. Дума, к которой неслись все народные чаяния и любовь народа, заговорила громко… и властно». Милюков, выражавший в большей степени настроение цензового, нежели демократического крыла партии к. д., тактически был более осторожен. Признавая «юридическое положение», установленное актом 31 марта, «недостаточно ясным», он считал, что Дума была права, «сохраняя себя про запас», и не осложняла положения «выходом» на первый план, пока правительство было «сильно, обшепризнано и имело всенародную поддержку». Но «я должен сказать, что я представляю себе момент, когда Гос. Дума может сыграть роль и в лице ее временного комитета, и в лице, может быть, самой себя, как учреждения. Это в том случае, когда власть Временного правительства не только лишится всенародного признания, которого оно, по моему мнению, уже лишилось сейчас, но и потеряет всякий авторитет…» В заключение Родзянко, принципиально соглашаясь с мотивами Масленникова, полагал, что поднимать этот вопрос в настоящее время еще не следует: «Я принадлежу к тем из вас, которые уже давно разделяют точку зрения члена Думы Масленникова, но я согласен с Милюковым, что еще не настал тот исключительный момент, когда Гос. Дума, как таковая, должна быть созвана».

Именно эта тенденция восстановить Думу, как государственно-правовое учреждение, а вовсе не то, что Временный Комитет делал доклады на частных совещаниях членов Гос. Думы, вызывала «раздражение» революционной демократии553. Уже июньское циркулярное письмо Родзянко вызвало резолюцию собравшегося в начале июня съезда Советов против попытки группы бывших членов Гос. Думы выступить от имени Гос. Думы и, «используя положение, занятое ею в первые дни революции», «стать центром для собирания сил, действующих против революции и демократии». Резолюция устанавливала, что «революция, разрушив основы старого режима», упразднила Гос. Думу и Гос. Совет, как органы законной власти, и лишила их лично состояния звания, дарованного им старым порядком, и полагала, что «в дальнейшем отпуск средств на содержание и функционирование Гос. Думы и Гос. Совета, как законодательных учреждений, должен быть Врем. правит. прекращен», и что «все выступления бывших членов Гос. Думы и Гос. Совета являются выступлениями частных групп граждан свободной России, никакими полномочиями не облеченных». На съезде вопрос о Думе был поставлен по инициативе большевиков, требовавших «немедленного и окончательного упразднения Гос. Думы и Гос. Совета». Бесспорно, большевики – и не всегда только большевики – были склонны раздувать в демагогических целях «контрреволюционную» опасность, но в данном случае созыв в дни революции старой Думы в ее целом, Думы по закону 3 июля 1907 года, «бесстыжему по пренебрежению к интересам народа» – так характеризовал его в докладе на съезде Советов председатель Чр. Сл. Комиссии Муравьев554, – действительно становился в глазах демократии символом той контрреволюции, борьбу с которой ставил основной своей задачей мартовский съезд партии к. д. И не только мартовский: на следующем съезде партии в мае, когда докладчиком о текущем политическом моменте выступал сам Милюков, отмечались «течения контрреволюционные», пытающиеся «под влиянием испуга» вернуть революцию назад»555. Сказалась ли здесь только «мания», только сознательное злоупотребление «призраком», который в разной степени захватывал круги социалистические и «цензовые», поскольку последние были связаны с революцией? Реальные опасения революционной демократии в отношении к Гос. Думе во всяком случае не были только «призраком»: Гучков впоследствии рассказал (в посмертных воспоминаниях), как он пытался сорганизовать «кадры для похода на Москву и Петербург» под флагом Думы, а Деникин сообщает, что Пуришкевич носился с идеей переезда Гос. Думы на донскую территорию для организации противодействия Временному правительству.

4. В ожидании учредительного собрания

Мы заглянули уже в будущее. При таком ретроспективном обозрении прошлого, вышедшего из-под пера современников событий, никогда не надо забывать, что описанное, поскольку речь идет о мартовских буднях, принадлежит к другой уже странице в истории революции. Тогда, в сущности, вопрос шел о коротком промежутке времени до созыва Учредительного собрания, в период которого надо было осуществить полумеры, удовлетворившие бы жажду народного нетерпения и противодействовавшие бы социальной демагогии. Когда наступал срок обязательства, принятого Временным правительством и «закрепленного присягой»? Его никто вполне не пытался установить. В каком-то сравнительно отдаленном времени рисовался этот созыв председателю Временного Комитета в момент его переговоров с генералами на фронте в ночь на 2-е марта. Французский