— Они переименовали его в Ксуттух, сир, — буркнул Фенринг.

— Это не важно, как он теперь называется.

Кронпринц провел рукой по своим напомаженным рыжим волосам. Одна-единственная строчка послания Атрейдеса потрясла его больше, чем падение сотни империй. Интересно, как бы такое известие подействовало на старого императора? Не так ли, как в свое время подействовал эказский мятеж на заре его царствования?

Смотри и учись.

Замолчи, старый стервятник!

Шаддам нахмурил лоб.

— Подумай об этом, Хазимир, это же очевидно. Есть ли хоть один шанс на тысячу в пользу того, что герцог Лето не уничтожал кораблей тлейлаксов?

Фенринг приложил палец к своему крошечному подбородку.

— Я очень в этом сомневаюсь, сир. Корабль Атрейдесов находился в непосредственной близости, как утверждают все очевидцы. Оружие выстрелило, а герцог Лето никогда не скрывал своей ненависти к Бене Тлейлаксу. Помните его речь в Ландсрааде? Он виновен. В этом уверены все без исключения.

— Мне все же кажется, что даже шестнадцатилетний юноша должен был действовать более осмотрительно и тонко. Зачем тогда он потребовал Конфискационного Суда? — Шаддам терпеть не мог положений, когда он не понимал людей и мотивов их действий. — Это же смешно! Такой риск, и ради чего?

Фенринг выдержал паузу, а потом заговорил. Его мысль подействовала на Шаддама как разорвавшаяся бомба.

— Может быть, Лето заранее знал, что пошлет вам свою записку? — Он жестом указал на осколки кубика. Надо было спешить с объяснениями, когда Шаддам приходил в ярость, он начинал лучше соображать.

— Вероятно, вы мыслите с некоторым опозданием, сир. Может быть. Лето намеренно ударил по кораблям тлейлаксов, чтобы использовать эту атаку в качестве предлога для того, чтобы требовать Конфискационного Суда — публичного форума Ландсраада, на котором он сможет сказать все, что он знает о наших планах? Его будет слушать вся Империя.

— Но зачем, зачем? — Шаддам посмотрел на свои ухоженные ногти, краснея от растерянности. — Что он может иметь против меня лично? Ведь я — его кузен!

Фенринг вздохнул.

— Лето Атрейдес — близкий друг изгнанного иксианского принца. Если он узнал о нашей причастности к перевороту на Иксе, то разве это не достаточный мотив для совершенного им поступка? От своего отца он унаследовал глубокое, я бы сказал, непомерное, чувство чести. Примите во внимание следующее: Лето решил сам наказать Бене Тлейлаксу. Но если мы позволим ему сейчас выступить перед Великими Домами Ландсраада, то он расскажет о наших планах и потащит нас в пропасть вместе с собой. Все очень просто, не правда ли, хммм-а? Он совершил преступление, прекрасно сознавая, что нам придется его защищать, чтобы защитить самих себя. Как бы то ни было, он нас накажет. По крайней мере у него есть такая возможность.

— Да-да. Но это же…

— Шантаж, сир?

Шаддам вдохнул холодный воздух.

— Будь он проклят!

Теперь кронпринц был действительно похож на императора, принимающего решения.

— Будь он проклят! Если ты прав, Хазимир, то у нас нет выбора. Нам придется ему помогать.

Писаный Закон Империи незыблем. Его нельзя изменить независимо от того, какой Великий Дом находится у власти и какой конкретно император сидит на Троне Золотого Льва. Документы имперской конституции утверждались на тысячелетия. Но это не значит, что в правовом отношении все режимы идентичны друг другу; разнообразие возникает от тонкостей толкования законодательных актов и от микроскопических лазеек, которые могут разрастись до таких размеров, что сквозь них сможет пролететь лайнер Космической Гильдии.

Закон Империи: комментарии и поправки

Лето лежал на подвесной кровати, ощущая тепло от прикосновений массажной машины, которая разминала затекшие мышцы спины и шеи. Герцог все еще не знал, что делать дальше.

Не получая никакого ответа от кронпринца. Лето все больше проникался убеждением, что его дикий блеф не сработал. Было ясно, что присланное ему сообщение было выстрелом с дальним прицелом, но сам Лето не понимал, что оно могло означать. Отказавшись от попыток понять это, они с ментатом Туфиром Гаватом проводили бесконечные часы в рассуждениях об особенностях их дела и все больше склонялись к выводу, что надо полагаться только на собственные силы.

Долгие часы скуки, ожидания и искушения скрашивали разнообразные удобства, окружавшие Лето в камере: фильмы, красивая одежда, письменные приборы и даже курьер, ожидавший у дверей приказаний доставить то или иное послание какому-либо адресату. Все знали, сколь высоки ставки процесса, и не все на Кайтэйне желали Лето успеха и выигрыша.

Формально, поскольку соблюдались условия суда, в котором участвовал Лето, он не являлся владельцем этих вещей, но герцог находил удовольствие в самой возможности пользоваться ими. Фильмы и одежда создавали иллюзию стабильности, связывая его с тем, что он называл «прежней жизнью». С того таинственного нападения на тлейлаксов в грузовом отсеке лайнера жизнь превратилась в сплошной хаос.

Все будущее Лето, его судьба повисли на тонкой ниточке непредсказуемого решения Конфискационного Суда: победитель получает, а проигравший теряет все. Если он проиграет, то Дом Атрейдесов ждет участь, по сравнению с которой раем покажется даже отступничество Верниусов. Дом Атрейдесов просто перестанет существовать — совсем.

По крайней мере, думал он с мысленной кривой усмешкой, мне не придется ломать голову над женитьбой, которая обеспечит меня необходимыми связями в Ландсрааде. Он тяжело вздохнул, вспомнив о бронзововолосой Кайлее и о том, что ее мечтам никогда не суждено сбыться. Если его лишат титулов и владений. Лето Атрейдес сможет жениться на ней, не думая о политике и династических интересах, но захочет ли она, с ее мечтами о блеске императорского двора, связать свою жизнь с ним, когда он перестанет быть герцогом?

Я всегда нахожу преимущества в любой ситуации, сказал как-то Ромбур. Ради друга он мог бы сейчас проявить побольше оптимизма.

За заваленным листами ридулианской бумаги столом из синего плаза сидел Туфир Гават, усиленно разбираясь в уликах, которые могут быть использованы против Лето. Кроме этого, надо было проанализировать законы Ландсраада, донесения адвокатов и собственные ментатские проекции Гавата. Эта адская работа требовала от Гавата исключительной концентрации внимания.

Исход дела полностью зависел от свидетельств очевидцев и привходящих обстоятельств, а они весьма красноречиво говорили в пользу обвинения, начиная с гневной речи Лето в Ландсрааде, которую можно было расценить как вербальное объявление войны.

— Все указывает на мою виновность, не так ли? — спросил Лето, садясь на кровати. Массажный автомат выключился.

Гават кивнул.