— Убивать ты будешь только по моему приказу, — сердито бросил он тоблакаю, затем сверкнул глазами на Гебория. — А я пока такого приказа не отдавал.

Фелисине подумалось, что этот великан обладает бесконечным терпением и такой же непоколебимой уверенностью в собственной правоте. Тоблакай встал, взял от Леома бурдюк и молча двинулся дальше.

Геборий провожал его невидящим взглядом.

— Его деревянный меч насквозь пропитан болью, — сказал старик. — Думаю, ему тяжко спится по ночам.

— Он почти не смыкает глаз, — ответил Леом. — Так что лучше прекрати его дразнить.

Бывший жрец Фенира осклабился.

— Ты, Леом, не видишь, как призраки убитых тоблакаем детей буквально кусают его за пятки. Я, к сожалению, вижу. Но я обязательно постараюсь держать язык за зубами.

— В его племени не терзались сложностями мира, — сказал Леом. — Признавали только родню, а все, кто к ней не относился, считались врагами… Ладно, довольно об этом.

Возле горы дорога снова расширилась. По обе стороны виднелись продолговатые глыбы из красноватой обожженной глины, длина которых двое превосходила ширину. Пыль ограничивала видимость, но все же Фелисине удалось разглядеть великое множество таких глыб, беспорядочно раскиданных по горе. Они странным образом окаймляли развалины города.

Теперь дорога уже не пряталась под песком. Широкая и прямая, она вела к городским воротам. Время, песок и ветер разрушили их почти до основания. О существовании ворот напоминали лишь белые камни высотой не выше колена. Разрушен был и весь город.

— Медленная смерть, — прошептал Геборий.

Тоблакай уже достиг развалин ворот.

— Нам нужно добраться до гавани, — пояснил Леом. — Там есть тайник с запасами пищи… если только его не разграбили.

Под ногами хрустела мозаика черепков: красно-коричневых, серых, черных и бурых.

— Теперь если я вдруг разобью какой-нибудь горшок или чашку, то обязательно вспомню эти черепки, — сказала Фелисина.

— Я знал ученых, которые хвастались, что по остаткам утвари могут рассказать об исчезнувших государствах, — усмехнулся Геборий.

— Здесь бы они просто визжали от восторга.

— Я бы с удовольствием поменялся местами с кем-нибудь из них, — сказал старик.

— Ты шутишь, Геборий.

— Клянусь клыками Фенира, нет. Знаешь, девочка, я — не любитель приключений.

— Скажи лучше, что поначалу ты не был любителем приключений. Но потом твоя жизнь разлетелась вдребезги, как эти древние горшки и миски. И она уже тебя не спрашивала, любишь ты приключения или нет.

— Воздаю должное твоей наблюдательности, Фелисина.

— Невозможно воссоздать заново то, что прежде не было разбито.

— А ты с возрастом становишься все рассудительнее, девочка.

«Больше, чем ты думаешь».

— Теперь ты скажешь, что жизнь не открыла тебе никаких истин. Так, Геборий?

— Не совсем. Одну я все-таки узнал: истин не существует. Ты поймешь ее через много лет, когда на твой жизненный путь упадут тени Клобука.

— Истины существуют, — не оборачиваясь, возразил Леом. — Например, Рараку, Дриджна. Вихрь Дриджны и Откровения Дриджны. А еще — оружие в руке и поток крови.

— Не ты отправлял нас в это путешествие, Леом, — огрызнулся Геборий.

— Она говорила, что ваше путешествие совершается во имя возрождения. А возрождение всегда сопряжено с болью, и только глупцы могут ожидать радостного ликования.

Геборий ему не ответил.

В городе было тихо, как на кладбище. Только остатки фундаментов и внутренних стен позволяли судить о некогда стоявших тут зданиях. Город был построен с геометрической точностью; улицы и переулки расходились концентрическими полуокружностями, прорезанные лучами других улиц. Последний полукруг граничил с гаванью. Впереди виднелись остатки крупного здания: возможно, дворца. Камни, что находились в его центральной части, сохранились лучше, поскольку были защищены от ветров.

— Что скажешь, Геборий? В этом городе тоже кишмя кишат призраки?

— Я бы так не сказал, девочка. Здесь не было жестокой бойни. Я ощущаю лишь печаль. Тихую и подспудную. Городам свойственно умирать, потому что города повторяют путь самих людей: рождение, кипучая юность, зрелость, старость и, наконец… прах и черепки. В последний век жизни этого города море уже отдалилось от него. Но город ненадолго ожил, вдохнув в себя чужое влияние. Следы этого всплеска мы увидим в гавани.

Несколько шагов Геборий шел молча.

— Знаешь, Фелисина, я теперь начинаю лучше понимать жизнь Властителей. Они живут сотни, тысячи лет. Они видят, как рождаются, расцветают и сходят на нет города и империи. Видят всю тщетность человеческих усилий: ведь то, чем люди гордятся сегодня, завтра рассыплется в прах. И сердца Властителей поневоле становятся жесткими и холодными. А как иначе?

— Это путешествие приблизило тебя к твоему богу. Слова были столь неожиданными для Гебория, что старик замолчал.

В гавани Фелисина увидела свидетельства недолгого возрождения этого города. Четыре громадных канала. Их прорыли, чтобы соединить город с отступившим морем. Каждый был шириной в три городских улицы и почти таким же по глубине.

— Последние корабли плавали уже по этим каналам. В отлив каналы существенно мелели, и крупным судам приходилось терпеливо дожидаться прилива… Когда акведуки окончательно пересохли, в городе оставалось несколько тысяч жителей… Это, девочка, одна из историй Рараку. Было множество других, куда более жестоких и кровавых. Хотя не знаю, какая гибель трагичнее.

— Ты напрасно забиваешь голову мыслями о прошлом, — начал Леом, но крик тоблакая заставил его умолкнуть.

Великан спустился в один из каналов. Леом побежал к нему. Фелисина хотела двинуться следом, однако холодные невидимые пальцы Гебория сжали ей руку. Дождавшись, пока Леом отбежит на достаточное расстояние, старик шепнул:

— Мне страшно, девочка.

— Ничего удивительного, — огрызнулась Фелисина, будто маленькая девочка, которую не пустили поглазеть на нечто интересное. — Ведь тоблакай намерен тебя убить.

— Этого глупца я не боюсь. Меня страшит Леом.

— Он был телохранителем Шаик. Я не сомневаюсь в его преданности. Меня лишь удивляет, что они с тоблакаем не сумели защитить Шаик.

— Леом не фанатик, — отозвался Геборий. — Он может устроить какой-нибудь шумный маскарад, чтобы заставить тебя поверить в это, но в нем я ощущаю двойственность. Он не считает тебя возрожденной Шаик. В это я не поверю даже на мгновение. Просто он понимает, что армия мятежников нуждается в молодой и сильной предводительнице. Скорее всего, настоящая Шаик была морщинистой высохшей старухой. Вот четверть века назад она действительно представляла силу. Подумай: а вдруг ее телохранителям просто не захотелось рисковать жизнью, спасая дряхлый живой символ?