Я ни разу не видел, чтобы он так блестел; алмазные сегменты диска буквально сверкали.

— СОБСТВЕННО, ОН НЕ СОВСЕМ НОВЫЙ — Я ПРОСТО ПРОКИПЯТИЛ ЕГО, — признался он. — А ПОТОМ ПРОТЕР СПИРТОМ.

Так вот что это за странный запах! — подумал я. Спирт. Деревянный брусок на столе тоже показался мне новеньким — мы называли его опорным бруском; прорези в этом бруске не было.

— БРУСОК Я ТОЖЕ ОКУНУЛ В СПИРТ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ПРОКИПЯТИЛ, — сказал Оуэн.

Я всегда был тугодумом; читатель из меня просто идеальный! Лишь когда я уловил в этой мастерской больничный запах, только тогда до меня дошло, для чего НУЖНО НАБРАТЬСЯ НЕМНОГО ХРАБРОСТИ. Позади станка с алмазным диском стоял верстак с граверными инструментами для снятия фаски с надгробий и высекания на них надписей; на нем Оуэн разложил стерильные бинты и принадлежности для жгута.

— РЕШАТЬ, ЕСТЕСТВЕННО, ТЕБЕ, — сказал он.

— Это понятно, — ответил я.

— В АРМЕЙСКИХ ИНСТРУКЦИЯХ ПО ЭТОМУ ПОВОДУ ГОВОРИТСЯ, ЧТО «ЛИЦО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПРИЗНАНО ФИЗИЧЕСКИ ГОДНЫМ К СЛУЖБЕ В СЛУЧАЕ ОТСУТСТВИЯ ЛИБО ОДНОГО СУСТАВА БОЛЬШОГО ПАЛЬЦА, ЛИБО ДВУХ СУСТАВОВ УКАЗАТЕЛЬНОГО, СРЕДНЕГО ИЛИ БЕЗЫМЯННОГО ПАЛЬЦЕВ». Я ПОНИМАЮ, ДВА СУСТАВА — ЭТО ТЯЖЕЛОВАТО, — сказал Оуэн Мини. — НО ТЫ ВЕДЬ НЕ ХОЧЕШЬ ОСТАТЬСЯ БЕЗ БОЛЬШОГО ПАЛЬЦА.

— Нет, не хочу, — подтвердил я.

— ТЫ, НАВЕРНО, ПОНИМАЕШЬ, ЧТО СО СРЕДНИМ ИЛИ БЕЗЫМЯННЫМ ПАЛЬЦЕМ МНЕ БУДЕТ НЕМНОГО ТРУДНЕЕ; ВЕРНЕЕ, Я БЫ СКАЗАЛ, ДЛЯ АЛМАЗНОГО ДИСКА БУДЕТ ТРУДНЕЕ СРАБОТАТЬ ТАК ТОЧНО, КАК МНЕ БЫ ХОТЕЛОСЬ. Я ДОЛЖЕН ОБЕЩАТЬ ТЕБЕ, ЧТО НЕ СЛУЧИТСЯ НИКАКОЙ ОШИБКИ. И МНЕ ЛЕГЧЕ СДЕРЖАТЬ СЛОВО, ЕСЛИ ЭТО БУДЕТ УКАЗАТЕЛЬНЫЙ ПАЛЕЦ, — объяснил он.

— Я понимаю, — кивнул я.

— В АРМЕЙСКИХ ИНСТРУКЦИЯХ НЕ ГОВОРИТСЯ, ЧТО ИМЕЕТ КАКОЕ-ТО ЗНАЧЕНИЕ, ПРАВША ТЫ ИЛИ ЛЕВША. НО ТЫ ВЕДЬ ПРАВША, ВЕРНО? — спросил он.

— Да, — ответил я.

— ЗНАЧИТ, Я ДУМАЮ, ЭТО ДОЛЖЕН БЫТЬ УКАЗАТЕЛЬНЫЙ ПАЛЕЦ НА ПРАВОЙ РУКЕ — ПРОСТО ЧТОБЫ УЖ НАВЕРНЯКА, — сказал он. — В ТОМ СМЫСЛЕ, ЧТО, ПО ИДЕЕ, ИМЕЕТСЯ В ВИДУ ПАЛЕЦ, КОТОРЫМ ЖМУТ НА СПУСКОВОЙ КРЮЧОК

Я похолодел. Он подошел к столу под алмазным диском и показал, как мне положить руку на деревянный брусок, — но сам к дереву прикасаться не стал; если бы он прикоснулся, то этот брусок уже не мог бы считаться стерильным. Он сложил кулак, прижав большим пальцем средний, безымянный и мизинец, вытянул указательный и повернул его боком.

— ВОТ ТАК, — сказал он. — САМОЕ ГЛАВНОЕ — ДЕРЖИ ПОДАЛЬШЕ КОСТЯШКУ СРЕДНЕГО ПАЛЬЦА.

Я не мог ни говорить, ни двигаться, и Оуэн Мини взглянул на меня.

— ЛУЧШЕ ВЫПЕЙ ЕЩЕ БУТЫЛКУ ПИВА, — посоветовал он мне. — ЧИТАТЬ МОЖНО И БЕЗ НЕГО — БУДЕШЬ ПЕРЕВОРАЧИВАТЬ СТРАНИЦЫ ДРУГИМИ ПАЛЬЦАМИ.

Он видел, что мне не хватает духу.

— ЭТО КАК ЛЮБОЕ ДРУГОЕ ДЕЛО — КАК ПОИСКИ ТВОЕГО ОТЦА. ЗДЕСЬ НУЖНЫ КРЕПКИЕ НЕРВЫ. И ВЕРА, — добавил он. — ВЕРА ЗДОРОВО ПОМОГАЕТ. НО В ТВОЕМ СЛУЧАЕ ЛУЧШЕ СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ НА НЕРВАХ. ЗНАЕШЬ, Я ТУТ ДУМАЛ О ТВОЕМ ОТЦЕ — ТЫ ПОМНИШЬ, КАК МЫ ЭТО НАЗЫВАЛИ — «ПОХОТЛИВЫЕ АССОЦИАЦИИ»? КЕМ БЫ НИ БЫЛ ТВОЙ ОТЕЦ, У НЕГО НАВЕРНЯКА ВОЗНИКАЛО ЧТО-ТО ПОДОБНОЕ — ВЕДЬ ТЕБЕ ЭТО НЕ НРАВИТСЯ В САМОМ СЕБЕ. А ЗНАЧИТ, КТО БЫ ОН НИ БЫЛ, — Я ТЕБЕ ТОЧНО ГОВОРЮ, — ЕГО, СКОРЕЕ ВСЕГО, МУЧИЛ СТРАХ. ТЕБЕ ВЕДЬ ЭТО ТОЖЕ НЕ НРАВИТСЯ В САМОМ СЕБЕ. А ТВОЯ МАМА КЕМ-КЕМ, А ТРУСИХОЙ ТОЧНО НЕ БЫЛА, — заявил Оуэн Мини. Я не мог не только говорить или двигаться, я не мог даже глотать. — ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ ЕЩЕ БУТЫЛКУ, ПОСТАРАЙСЯ ХОТЯ БЫ ДОПИТЬ ЭТУ!

Я допил. Он показал пальцем на умывальник

— ВЫМОЙ РУКУ ПОЛУЧШЕ — С МЫЛОМ И СО ЩЕТКОЙ, — сказал он. — А ПОТОМ ПРОТРИ СПИРТОМ.

Я сделал все, как он велел.

— С ТОБОЙ БУДЕТ ВСЕ ХОРОШО, — заверил он меня. — ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ Я УЖЕ ПРИВЕЗУ ТЕБЯ В БОЛЬНИЦУ — МАКСИМУМ ЧЕРЕЗ ДЕСЯТЬ! КАКАЯ У ТЕБЯ ГРУППА КРОВИ? — спросил он; я помотал головой — я не знал, какая у меня группа. — Я ЗНАЮ КАКАЯ — ТЫ НИ ХРЕНА НЕ ПОМНИШЬ! У ТЕБЯ ТА ЖЕ ГРУППА, ЧТО И У МЕНЯ! ЕСЛИ ПОНАДОБИТСЯ, Я ТЕБЕ ДАМ.

Я никак не мог отойти от умывальника.

— Я ВООБЩЕ-ТО НЕ СОБИРАЛСЯ ТЕБЕ ЭТОГО ГОВОРИТЬ — ПРОСТО НЕ ХОТЕЛ ТЕБЯ ПУГАТЬ, — НО ТЫ ЕСТЬ ВО СНЕ. Я НИКАК НЕ МОГУ ПОНЯТЬ, КАК ТЫ ТАМ ОКАЗАЛСЯ, НО ТЫ ТАМ ЕСТЬ, ЭТО ТОЧНО — КАЖДЫЙ РАЗ.

— В твоем сне? — удивился я.

— Я ЗНАЮ, ТЫ ДУМАЕШЬ, ЧТО ЭТО «ПРОСТО СОН» — ДА-ДА, Я ЗНАЮ, ЗНАЮ. НО МЕНЯ ПОЧЕМУ-ТО БЕСПОКОИТ, ЧТО ТЫ ТАМ ЕСТЬ. Я ТАК ПОЛАГАЮ, — рассуждал Оуэн Мини, — ЧТО ЕСЛИ ТЫ НЕ ПОПАДЕШЬ ВО ВЬЕТНАМ, ТО ТЕБЯ НИКАК НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ В ЭТОМ СНЕ

— Да ты, я вижу, окончательно рехнулся, Оуэн, — сказал я ему; он пожал плечами, затем улыбнулся.

— ТЕБЕ РЕШАТЬ, — промолвил он.

Мне наконец удалось сдвинуться с места и подойти к станку. Алмазный диск так блестел, что я не мог на него смотреть. Я положил палец на деревянный брусок Оуэн включил мотор.

— НЕ СМОТРИ НА ДИСК, И НА ПАЛЕЦ ТОЖЕ НЕ СМОТРИ, — наставлял он меня. — СМОТРИ ПРЯМО НА МЕНЯ. — Он надел защитные очки, и я закрыл глаза. — НЕ ЗАКРЫВАЙ ГЛАЗА — А ТО ЕЩЕ В ОБМОРОК УПАДЕШЬ. СМОТРИ ТОЛЬКО НА МЕНЯ. ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧЕГО ТЕБЕ НАДО БОЯТЬСЯ, — ЭТО ДВИНУТЬСЯ С МЕСТА. СМОТРИ, НЕ ДВИГАЙСЯ. К ТОМУ ВРЕМЕНИ, КОГДА ТЫ ЧТО-ТО УСПЕЕШЬ ПОЧУВСТВОВАТЬ, ВСЕ УЖЕ БУДЕТ КОНЧЕНО.

— Я не смогу, — не выдержал я.

— НЕ БОЙСЯ, — успокоил меня Оуэн. — МОЖНО СДЕЛАТЬ ВСЕ, ЧТО ЗАХОЧЕШЬ, — НАДО ТОЛЬКО ПОВЕРИТЬ, ЧТО СМОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ.

Стекла его защитных очков были очень чистыми, а глаза — ясными.

— Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, — сказал мне Оуэн. — С ТОБОЙ НЕ СЛУЧИТСЯ НИЧЕГО ПЛОХОГО, ПОВЕРЬ МНЕ.

Пока он опускал алмазный диск, — я старался не слышать никаких звуков. Не успев еще ничего почувствовать, я увидел, как кровь брызнула на стекла его защитных очков, за которыми застыли немигающие глаза, — с диском он все-таки мастерски управлялся.

— ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ МОИМ МАЛЕНЬКИМ ПОДАРКОМ ТЕБЕ, — сказал Оуэн Мини.

Когда я слышу, как кто-нибудь с умилением рассуждает «о шестидесятых», со мной делается то же, что с Хестер, — меня тянет сблевать. Я помню простаков, что с пеной у рта доказывали — и это было уже после бойни в Хюэ в 1968-м, когда там погибло 2800 человек гражданского населения, — будто вьетконговцы и северные вьетнамцы нравственно выше нас. Я помню, как один мой ровесник спросил меня — с уморительной серьезностью, — не кажется ли мне иногда, что все наше поколение воспринимает себя слишком уж истово, и не приходит ли мне в голову, что, возможно, лишь марихуана открывает нам глаза.

— ОТКРЫВАЕТ ГЛАЗА НА ЧТО? — переспросил бы Оуэн Мини.

Я прекрасно помню агрессивность так называемых «детей-цветов» — да-да, праведная борьба за мир или за что бы то ни было в самом деле агрессивна. И мистический туман, который они так часто напускали в своих рассуждениях, — все это я тоже прекрасно помню, как и их пристрастие к «травке». И еще я помню, что, за исключением Оуэна Мини и «Битлов», все кругом практически напрочь утратили вкус к иронии.