— В каком смысле — не наши? — не понял следователь.

— А в том, что не жители нашего района. Понимаете, прописки у них нет!

— Понимаю, — кивнул Игорь Андреевич.

— Заколдованный круг получается, — продолжал взволнованно участковый инспектор. — Этими бедолагами не хотят заниматься в смысле трудоустройства и жилья, потому что у них нет прописки, а прописывать их нельзя, так как они нигде не работают и не имеют жилья… Но это же люди! Такие, как вы, я, только в большой беде! Им помочь надо, верно?

— Верно, Яков Гордеевич, верно, — согласился с ним Чикуров. — Но как разорвать этот круг, вот в чем вопрос!

— Хочу в райком специально поехать, — решительно произнёс Черемных.

«Мне тоже нужно обязательно зайти в обком и поговорить об этом с завотделом адморганов. А лучше — к первому секретарю», — подумал Чикуров. И сказал:

— Хорошо… Но вернёмся к Астахову. Откуда он сам, кто по профессии?

— Увы, — развёл руками лейтенант, — эти сведения раздобыть пока не удалось. Зато кое-что прояснилось насчёт их отношений с Изольдой. Астахов-то и является отцом её дочки!

— Вот как? Это интересно! — зажёгся следователь. — А как же капитан дальнего плавания? Байка?

— Выходит, что так. — Черемных смущённо почесал затылок. — Она всем лапшу на уши вешала. Я тоже купился.

— Почему же и за что ей шлют деньги? — размышлял вслух Игорь Андреевич.

— И куда она их девает? — добавил Черемных. — Я заходил к ней. Очень даже скромно живёт. В чулок, что ли, прячет? Или тоже отдаёт Астахову на будущую Киникию?

— А как она сошлась с Астаховым? Где?

— Сама она из нашего областного центра. Там и приметил её Астахов. Когда Изольда забеременела, он обещал жениться на ней. Она верила. А потом поняла, что ему женитьба — что козе баян. Но было уже поздно. — Черемных сделал жест, обозначающий большой живот. — Сами знаете, в маленьком городе не утаишься. Пошли разговоры. Ну, Изольда и перебралась к нам, в Нижний Аянкут. Устроилась на работу, родила. Ей выделили жильё, избушку. Не ахти, правда, но все же свой угол.

— Но почему именно сюда, как вы считаете?

— Не знаю, Игорь Андреевич. Но думаю, что из-за Астахова. Его, так сказать, база рядом, в тайге.

— Сколько ему лет?

— За сорок уже. Какой-никакой, а мужик. Вот она и держится за него. У нас ведь мужа найти ой как непросто! Женщин куда больше.

— За моё отсутствие Астахов навещал её?

— Один раз. Ещё у неё был Чекист… Ну, гонец от Астахова.

— Зачем они приходили?

— Я тоже думал об этом. Окончательно мне помог разговор у Куприянова, главврача. Я ведь бываю в больнице чуть ли не каждый день: верите, сердце болит за того парнишку, который без ног остался… Зашёл я к нему раз, другой. А он все какой-то смурной. Я вначале думал, после операции от наркоза никак не отойдёт. А потом решил спросить врача — в чем, мол, дело? А Куприянов сам понять не может, почему же парнишка все время под кайфом? Родственников и друзей у него тут нет. Никто не приходит. Значит, не могут передать. А сам он больной лежачий… Значит, сосед по палате? Не похоже… И вдруг одна медсестра говорит: может, это Листопадова? Она его чуть ли не по два раза в день навещает, хотя сама на больничном. Куприянов спрашивает: а откуда у Изольды наркотики? Ведь такие средства в больнице на строжайшем учёте! И даются под строжайшим контролем. Тогда медсестра рассказала такой случай. Лежала у них тяжелобольная, в общем-то, была обречена. Ей, конечно, вкалывали морфий, чтобы снять дикие боли… И что эта несчастная женщина заметила: как только укол делает Листопадова, боль не проходит, а если же другая медсестра — морфий действует. Так было и с некоторыми другими больными.

Услышав об этом, Куприянов заподозрил: Изольда вводила им что-то другое, а морфий и прочие наркотические препараты того, присваивала.

Черемных шлёпнул себя ладонью по лбу:

— У меня сразу сработало тут: Листопадова воровала наркотики для бичей! Как и другие компоненты для «мульки». Она же снабжала кайфом и малого без ног. Вот поэтому я и решил прихватить её сегодня с поличным.

— Но почему именно сегодня?

— А Листопадова до сих пор сидела на бюллетене по уходу за дочкой и первый день как вышла на работу. Я подумал: наверное, у бичей кончились все запасы, вот она и…

Черемных открыл сумку и вывалил на стол содержимое — пачки таблеток, перетянутые резинкой, коробки с порошками, нераспечатанные упаковки с ампулами, шприцы и иглы к ним. Тут же были и рецепты с круглой печатью.

Игорь Андреевич рассматривал добычу участкового инспектора и жалел, что проявил несдержанность в начале разговора: лейтенант действовал находчиво.

— Но это ещё не все, — сказал тот и протянул следователю незапечатанный почтовый конверт. — Обнаружили у Листопадовой…

Следователь прочитал фамилию адресата. И не поверил своим глазам.

«Жоголь, Жоголь, — повторял он про себя. — Неужели подследственный Огородникова? Жоголь Леонид Анисимович! Да, скорее всего, он — бывший замдиректора гастронома… Вот так сюрприз!»

— От кого? — вертел в руках конверт Чикуров. — Кто написал?

— Да тот самый парнишка, которому отняли ступни.

Несколько сложенных вчетверо листков были заполнены с обеих сторон пляшущими строчками.

«Даже не знаю, как тебя назвать. Но только не отцом. Правильнее было бы — сыноубийцей», — прочитал Чикуров и посмотрел на участкового инспектора.

Взгляд Черемных словно подталкивал его: читайте, читайте, дальше ещё не то будет!

«А ведь я помню, как в детстве плакал навзрыд, когда мама рассказывала об автомобильной аварии, в которой ты повредил руку. И говорил: вот вырасту, стану врачом, вылечу папе руку, и он опять будет играть на пианино… Ты даже не представляешь, как я любил и жалел тебя! Да-да! Когда ты возвращался с работы, меня охватывало праздничное настроение…

Я считал естественным, что все у меня и всегда было самое лучшее. Сначала игрушки, потом джинсы, кроссовки, дублёнки, магнитофоны, видео. Непременно импорт, фирма! А наши с тобой поездки в Чегет? Я даже не задумывался, что только за одно моё горнолыжное снаряжение какому-нибудь работяге нужно вкалывать целый год!

Сейчас, окончательно прозрев, я понял: ты обкрадывал самым бессовестным образом этих работяг! А тогда?.. Какой я был наивный человек, верил, что все блага покупаются тобой на честные доходы. Считал, что те, кто называют тебя «торгашом» и «деловым», просто завидуют. Однажды я даже подрался с одноклассником из-за этого. О, как правильно и «гуманно» ты поступил, переведя меня в спецшколу, где я стал общаться с подобными себе. Мы принимали ещё не заработанные нами привилегии как должное… Правда, несмотря на все твои старания, душа моя ещё не «переварилась» в житейских бурях и сохранила отдельные человеческие качества например способность сострадать. Помню, как, поступив в институт по блату, я долго не находил себе места, когда познакомился с девчонкой, которую упорно заваливали каждый год. Как она плакала, как страдала! Но никого, абсолютно никого это не трогало! Кстати, если хочешь знать, на заседании клуба «Аукцион» мою работу раздолбали совершенно справедливо. Это я тебе говорю! Можно за взятку или по знакомству получить диплом художника, что меня и ожидало, а вот талант — никогда и ни за какие деньги!