Ребенок был мальчиком, и звали его Питом.

Пит лежал в кроватке и жадно глотал солнечный свет. Младенца усеивали солнечные блики: он чихал, когда луч попадал в нос, пускал слюнки, пытаясь его разжевать, а затем злился и писался в пеленки.

Июльское утро выдалось теплым и ласковым: все окна в квартире были широко распахнуты, и шторы дремотно вздымались в порывах свежего ветерка, гулявшего по комнатам. Эллен Хедли сидела за хромированным кухонным столиком, напротив Джима Фергессона: между губами у нее торчала сигарета, а на коленях стояла миска с клубникой.

Джим Фергессон прислонился к раковине, скрестив руки на груди. Так как дело было в воскресенье, он не стал надевать свой синий двубортный саржевый костюм, а надел взамен цветную рубашку с короткими рукавами, старые парусиновые рабочие штаны и садовые туфли. Фергессон явственно лысел и толстел. Между пуговицами рубашки выпирало массивное, солидное брюшко. Округлое морщинистое лицо было красным и влажным от летней испарины.

– Как по-твоему, – печально спросил он, – мне можно баночку пива?

– Конечно, – сказала Эллен и, дочистив последнюю клубничину, встала.

– Я возьму, – быстро бросил Фергессон. В присутствии девушки он всегда становился неловким. – Скажи мне, где стоит эта хрень – в холодильнике?

Игнорируя его нервные протесты, Эллен поставила миску с клубникой на стол и пересекла кухню, направляясь к холодильнику. С тех пор как родила, она снова стала стройной и легкой. На дворе стояло лето, и на ней была белая хлопчатобумажная мужнина рубашка с закатанными рукавами, сандалии и широкая юбка в сборку с узором в горошек. Каштановые волосы свободно рассыпались по рукам и плечам, когда Эллен наклонилась, чтобы поискать в выдвижном ящике открывалку.

– Позволь мне, – буркнул Фергессон. – Не хочу причинять тебе никаких хлопот.

Налив пиво в высокий бокал, Эллен сказала:

– Пожалуй, и я чуть-чуть выпью. Можно, я допью то, что не влезло?

– Ага, – согласился Фергессон, с благодарностью принимая пенный бокал. – Хотя знаешь, если наливать против стенки, в бутылке остается не так уж много.

Эллен сморщила нос:

– Теперь я понимаю, что имел в виду Стюарт, рассказывая о вас.

– Правда? – Фергессон вспыхнул и стал смущенно бродить по кухоньке. Он все глубже увязал в трясине неловкости: в присутствии молодой мамочки он превращался в мямлю. – Вам надо сорвать этот линолеум, – он ткнул в раковину. – Постелите кафель – он не гниет, – затем показал на кран. – И ради бога, уговори Недотепу поставить смеситель! Он ведь может привести все в порядок, если захочет. Мог бы отремонтировать всю квартиру, если б только не витал в облаках.

Эллен уселась за стол и взяла миску с клубникой.

– Вы тяжелый человек, мистер Фергессон.

При этих словах он побледнел. Его поразило обращение «мистер»: Фергессон сразу вспомнил, где находится. Достав носовой платок, он вытер горячий пот с раскрасневшегося лица.

– Кстати, – сказал Фергессон негромко, – а где он сам? За этим-то я и зашел.

– Стюарт? – Эллен пожала плечами. – Наверное, пошел за игрушками для малыша.

– В воскресенье?

– Ну… – Она потянулась за сигаретой, лежавшей в пепельнице. – Видимо, он поехал с Дейвом Гоулдом на север полуострова. Некоторые большие магазины игрушек на шоссе в воскресенье открыты: если долго искать, обязательно что-нибудь найдешь.

Наступила пауза.

Фергессон не сомневался, что это простая отговорка. Слова Эллен именно так и прозвучали: ее равнодушие и насмешливая уклончивость говорили о желании закрыть тему. Не зная наверняка, как поступить, Фергессон заметил:

– Он явно помешался на парне. Постоянно твердит о нем на работе. Висит над прилавком с одной из тех цветных фотографий. Кудахчет над ней со старухами.

– Да, – монотонно подтвердила Эллен. – Он много думает о Пите.

– Он что, и правда поехал искать на шоссе…

– Он поехал забрать сестру. Привезет их, чтобы показать ребенка.

– Сестру! – воскликнул Фергессон. – Не знал, что у него есть сестра.

– Есть, – сухо сказала Эллен. – Он хочет показать ей младенца. Хочет, чтобы она вынесла свой вердикт… Мы все этого ждем.

Фергессон беспокойно прошагал в гостиную. Июльская жара делала его раздражительным: он шлепнул себя по затылку, потер руки и выглянул в окно на опрятную улицу с зелеными лужайками и кое-где припаркованными спокойными автомобилями – некоторые из них как раз наслаждались еженедельной мойкой.

– С тех пор как родился ребенок, – сказал он, – Недотепа изменился. Стал более спокойным: по-моему, он наконец-то повзрослел.

– Дело не в ребенке.

– В чем же тогда? Разумеется, в ребенке! Он чувствует себя отцом, несет ответственность. Он больше не может уходить, когда ему вздумается.

Сидя за кухонным столом с миской клубники, Эллен сказала:

– Это случилось еще до рождения Пита. Помните, когда приезжал тот человек – Теодор Бекхайм? Его портрет еще висел в витрине «Здорового питания»… Я видела его, когда мы со Стюртом там однажды обедали.

– А, та религиозная секта, – неопределенно сказал Фергессон.

– Стюарт сходил на его лекцию. Я хорошо помню, потому что мы тогда страшно поссорились. Я не хотела идти и не хотела, чтобы шел он. Понимаете, я знала, чем это кончится: я ведь знаю, как Стюарт относится к подобным вещам. В некотором смысле я знаю его лучше, чем он сам себя знает. Он был так взволнован… Он воспринимает подобные вещи очень серьезно.

– Чересчур серьезно, – поправил Фергессон.

Эллен нервно потушила сигарету и закурила другую. В лучах июльского солнца ее голые руки казались смуглыми, покрытыми пушком и слегка влажными от пота.

– Нет, не чересчур. С какой стати? Кто вы такой, чтобы об этом судить?

Фергессон сконфуженно ответил:

– Я имею в виду, что ему нужно чаще выходить из дому и развлекаться. Меньше переживать – поиграть в мяч, покатать кегли. Вытащи его куда-нибудь, черт возьми… Готов поспорить, вы никогда не ходите в ночные клубы или на концерты.

– Стюарт не любит играть, – кратко сказала Эллен.

– Почему? Что в этом такого? На корпоративном пикнике он был таким занудой – не захотел играть в мяч и бросать подковы. Только молча поел, а потом плюхнулся под деревом и заснул. Мужчине нужно быть компанейским, хотя бы изредка заботиться о других. А он такой серьезный и тонкокожий: вечно о чем-нибудь думает, – Фергессон взмахнул рукой, словно пытаясь охватить жестом всю квартиру. – Не понимаю я этого, Эллен. Что с ним не так? У него красавица-жена, ребенок, чудесная квартира – у него есть все на свете, а он чем-то недоволен!