Когда Волга была втянута в эту орбиту, не только посольства халифатов, но и купцы, путешественники и ученые, которым были интересны люди и обычаи этой дикой и неизведанной части света, двинулись на север. В землях булгар, на болгарском базаре, одном из величайших рынков раннесредневекового мира, они повстречали множество странных народов. Они быстро поняли, что самыми важными были ар-рус. Будучи этнографами лучших школ, эти исламские докторы Ливингстоны не удовлетворились тем, что слышали об ар-русах, и тем, что лично видели их на булгарских базарах и рынках, но двинулись на запад и север, чтобы взглянуть на их земли. Здесь они обнаружили нечто среднее между государством и объединением торгующих князей. У русов был король, живший на укрепленном острове. У него было войско, состоявшее из многих воинов, которым он платил, собирая по 10 процентов всех доходов купцов. Были еще жрецы, но выше всех стоял торговый класс, устанавливавший правила в соответствии со своими интересами. Оскорбление одного из его представителей могло стоить вам жизни или 50 процентов собственности[568].

Кем были эти русы и откуда они взялись?

В прошлом вопрос об идентичности русов был до крайности спорным. Первый раунд битвы – как обычно – прошел на почве националистического рвения, которым были отмечены все изыскания конца XIX века. Скандинавские ученые считали, что слово «рус» происходит от финского этнонима, обозначавшего шведов, и идентифицировали русов как скандинавских викингов. Это означало, что средневековая Россия, государство с центром в Киеве, которое из скромных зачатков постепенно развивалось под наблюдением мусульман, была творением скандинавов! В конце XIX века такого рода утверждения без ответа не оставались. Того, что скандинавы сыграли определенную роль в процессе, никто не отрицал. Древнескандинавские названия порогов и быстрин, характерных для нижнего течения реки Днепр, держались до тех пор, пока в советскую эпоху они не исчезли в ходе воплощения одного из великих гидравлических проектов, и сохранились в византийском источнике, к которому мы уже обращались в главе 8, трактате «Об управлении империей». Также две русские летописи приводят тексты двух торговых соглашений, о которых они в X веке договаривались с византийцами, и у многих упоминавшихся там были чисто скандинавские имена. Однако ученых, подготовивших ответ славянофилов так называемым западникам, это не смутило. Они считали, что слово «рус» происходит от названия мелкой реки в Северном Причерноморье – Рос – и утверждали, что скандинавы участвовали в процессе образования государственности лишь постольку-поскольку, в роли торговцев или наемников. А средневековая Русь была, естественно, создана славянами.

В XX веке русская революция добавила новых спорных аргументов к позиции славянофилов. Это, разумеется, уже никак не было связано с националистической гордостью. Как мы уже видели в других случаях, в соответствии с догмами марксизма-ленинизма, исторически основные эпохальные сдвиги происходили в результате внутренней социально-экономической трансформации. Каждая из канонически описанных последовательностей способов производства – древний (рабский труд), феодальный, буржуазный – приводит, по этой теоретической модели, к масштабным внутренним противоречиям (марксистский термин для обозначения классовой напряженности), которые, в свою очередь, вели к замене ее на следующий способ производства. По этой теории, Киевская Русь знаменовала собой приход феодализма в леса России. Но были здесь и свои проблемы. Никто не мог отыскать каких-либо свидетельств, говоривших о широком использовании рабского труда, которое должно было бы предшествовать феодализму, до основания Киева. Далее, феодальный строй теоретически характеризовался активным ведением сельского хозяйства путем эксплуатирования огромных территорий, из которого извлекали прибыль лишь представители узкого класса воинов-землевладельцев. Но, несмотря на то что Киевская Русь так или иначе существовала в X веке, исторические свидетельства не указывают на возделывание крупных территорий вплоть до XI столетия. Проблема была решена изобретением концепции «государственный феодализм», при котором государственные структуры выполняют функции класса землевладельцев, а проблему рабства просто тихо позабыли. Один из многих парадоксов Советского государства заключался в том, что идеология в нем сочетала следование интернациональным воззрениям Маркса – по которой национализм был ложным сознанием, развитым элитами для того, чтобы разделить рабочих и управлять ими, иначе те непременно объединятся против них – с яростным националистическим пылом. Во все времена более старые аргументы переплетались с новыми доказательствами превосходства развития, вызванного внутренними социально-экономическими факторами. Следовательно, и национализм, и марксизм уверяли, что горстка скандинавских искателей приключений не могла сыграть серьезную роль в зарождении первого Русского государства[569].

С падением Берлинской стены – и скоропостижным развалом советской системы – обсуждение прошлого России избавилось от давления, оказываемого ранее официальной точкой зрения и политическими взглядами. В результате ученые начали приходить к согласию. Большинство теперь соглашаются с тем, что название рус происходит от финского этнонима, обозначающего шведов, и что скандинавы сыграли важную роль в исторических процессах, в результате которых образовалось первое Русское государство. Некоторые русы, отправленные из Константинополя ко двору сына Карла Великого, Людовика Благочестивого, в 839 году были уверенно идентифицированы франками как скандинавы, и другие исторические свидетельства вроде имен в торговых договорах X века не менее убедительны. Коллапс советской системы также сделал возможным открытое признание того, что на территории европейской части России обнаружено куда больше материалов скандинавского происхождения, чем считалось ранее. Некоторые рассказы мусульманских путешественников, при всех этнографических искажениях и ошибках, указывают на северное происхождение русов. К примеру, Ибн Фадлану довелось наблюдать в землях булгар похоронный обряд русов с погребальной ладьей, и его рассказ о нем сам по себе навевает мысли о викингах. Полный подробностей о кровавых жертвоприношениях животных и даже людей, он повествует о расположении тела и загробных даров на ладье и о том, как ее, нагруженную, вытянули на берег и подожгли, а остатки покрыли землей. На вершине получившегося кургана воткнули деревянный шест[570].