функций, в частности, житейскую заботу о мужчинах. Что мы – женщины и делаем. – Эля цокнула язычком, быстро повернулась и вышла.

Когда Логика нам неприятна – мы её отрицаем. Будто от такого отрицания Она станет менее логичной. Памятуя эту истину – я не стал одевать на себя благочестивые одежды, а произнес едва слышно:

— Что естественно, то не безобразно.

Я прикрыл дверь и отошел в номер. Достал прибор из-под подушки, осторожно повернул надпись-колёсико. Щелчка не последовало. Однако… Не надо менять мир, а надо изменить своё отношение к нему. И когда это случится – то изменится и мир.

— Московия… так в средневековье называли Русь… Зачем Господь дал мне прибор? Вероятно, с целью, пока мне неведомой.

Конечно, я не сомневался, что именно Бог дал мне возможность лицезреть грехи столицы! Сатане ни к чему это, елико ему нет нужды любоваться на своё порождение.

Я откинулся на стену за спиной, полулёжа. Поднёс прибор к правому глазу:

— Коли Бог хочет сделать из меня наблюдателя чужих грехов, — я подчиняюсь.

Поворот надписи-кольца. Щелчок. И горячный шёпот, изошедший из моего нутра при виде очередной картины в окуляре:

— Господи Иисусе!

Грех II– Осквернители могил

— Так, ещё чуть…

— Тяни-тяни!

— Ставь!

— Е-есть…

Мужички стукнули гроб на край могильной ямы. Отпустили веревки, стёрли пот.

— Давай-ка сразу подале? – предложил один.

— Верно, — согласился второй.

Они, пыжась, подхватили гроб с торцов и шагнули в сторону от могилы.

— Ста… ставим, блять!..

Гроб тяжело упал на сырую землю.

— Сцуко, здоровый боров.

— Мертвецы вообще тяжелые.

Реплики прозвучали апатично, — так говорят о неинтересных вещах. Затем мужички присели прямо на гроб. Достали сигаретки, прикурили. Сцена случилась недалеко от кладбищенской стены. По традиции жанра светила луна, довольно неплохо освещая дислокации и сюжет. Если глянуть сверху – то можно было понять, что кладбище не маленькое. Вполне, что Ваганьково, — то, что находится в московском районе 1905 года, а может даже Новодевичье.

Рядом со стеной зияла свежевырытая могила, откуда минуту назад был вытянут (на двух веревках) красный гроб с нашитым на нём черным крестом. Деревянный ящик достали двое мужичков в затрапезной одежде, обоим лет где-то по 30-ти. Бывшие зэки, — явно! Один часто кашлял как во время разговоров, так и без оных, — туберкулез, к Ванге не ходи.

— Как считаешь, удачно зашли? – прозвучал заинтересованный вопрос от рыжего Иннокентия.

— Самого жмура я не видел, но видел похороны, — кашлянул Митя. – Это… было круто!

— Тогда… тогда почему этого… дятла похоронили в таком нищем гробике? – Иннокентий слегка пристукнул кулаком по крышке, под которой покоилась трупная начинка.

— Хрен его знает, — беспечно кашлянул Митя. – Вполне, что гробик сострогали скромняшечкой, дабы оградить трупачок от ублюдков вроде нас.

— А есть ишо варианты? – полюбопытствовал Иннокентий.

— Есть, Кеша, – зевнул приятель. – Быть мож… таков наказ покойника, который… последовал примеру Ивана Васильевича Грозного. Царь Иван наказал похоронить себя в монашеской рясе, что и было воплощено челядью.

— Для чего? – не врубился Кеша, недоуменно щурясь. – Поиздержался што ль?..

— Та не, — усмехнулся Митя. – Царь Иван просто бздел попасть в ад за то, што сгубил уйму народа, залил кровью Русь. И вот дабы показать Богу раскаяние и смирение, он и лёг в свой склеп в одежде монаха.

— Ааа… Кинул Господу леща, — сообразил Кеша. – Мыслил, что типа Бог его помилует и в ад не пошлёт.

— Ага. Вполне, што наш жмур тоже мыслил похожим образом, — Митя откашлялся и подхватил топор с земли. – А может и не мыслил. Давай робить, в общем, ща узнаем…

За несколько секунд веревки были сдернуты с гроба. После мужички – с помощью топора и выдерги, отломали крышку. Слышались скрежет выдираемых гвоздей и пыхтенье.

— Харэ! – наконец, подытожил один из грабителей. Мужички отбросили инструмент и вновь отёрли пот. Отряхнули руки. Осталось поднять крышку.

— Ты знаешь, Кеша, почему живым гаврикам принято выкать, а жмурикам — тыкать? – вдруг прозвучал вопрос в могильной тишине.

— Живым тоже тыкают, — удивился Иннокентий. – Я ж не выкаю тебе, а ты… мне. А?

— Я говорю, ваще, о правилах в обчестве, — пояснил подельник. – Мы с тобой кореша и без церемоний. А в… трамвае, в аптеке, в…

— В магазине?

— Да, и в магазине… — незнакомые граждане выкают. Ты ж не гришь халдею «Дай мне пива»? А ты гришь «Дайте пива»!

— Ну… верно… — задумался Кеша.

— А жмуров всегда тыкают. Им всегда грят: Пусть те земля будет пухом.

— И… что с того? – удивился приятель. – Какого хрена?

Митя с превосходством ощерился:

— У живого гаврика есть душа. А у жмура души нетути, она отлетает в момент смерти. Поэтому ему тыкают, а гаврику выкают. Так-то, Кеша. Вся соль в душе!

— О, бля! – поразился подельник, с веселым удивлением глядя на Митю. – Ну ты ваще бля!.. Знаешь… я вот што скажу — добрый бы из тебя получился монах, если б не выгнали из обители за пьянку.

Торжество, на удивление, исчезло из глаз Мити, он… как-то грустно усмехнулся. И рыкнул:

— Харэ болтать! Робим!

Мужички приподняли крышку на «попа», выдирая остатки гвоздей… Толкнули её – крышка упала на землю.

— Фууу! – оба глянули на мертвеца.

В деревянном ящике лежал молодой мужчина с прямым пробором на голове. Руки крест-накрест, а на мизинце мутно переливался в лунном свете жёлтый перстень с большим зелёным камнем.

— Ой-ёй! – Митя с усилием приподнял трупческую руку. – Знатный изумрудик!

— И кафтанчик в цвет, нулёвый, — обрадовано произнес напарник, трогая воротник серого фирменного костюма, в который был облачен труп. – Тыщ пять бакинских, не менее…

Мужички без долгих разговоров подхватили труп за ноги и голову:

— Раз… Два…

— Три!.. – труп был вынут из гроба и положен рядом. Сам гроб мужички скинули назад – в могильную яму. Затем, с изрядной сноровкой, раздели покойника. После Митя занялся съёмом перстня, а Кеша отошел к ногам, — снять туфельки. Любое кольцо не так просто снять с пальца трупа, Митя тихо матерился и безуспешно дергал холодную, тяжелую, твердую