В Форт–Худ порядка было гораздо больше. Офицер информационного обеспечения подполковник Марджори Шултен еще до прибытия автобуса твердо решила обращаться с Элвисом совсем не так, как с ним обходились в Форт–Чаффи. «Он должен был приехать двадцать восьмого (марта), около четырех пополудни, — рассказывала она писателю Алану Леви. — А газетчики и телевизионщики начали прибывать уже в одиннадцать утра. Никогда не видела такой толпы… Когда я заметила одного редактора из Форт–Уэрт, который славился тем, что ни разу не поднимался со стула, я поняла: случилось нечто». Вскоре заехал Полковник Паркер, чтобы предложить «свои услуги, советы и моральную поддержку», — сообщает Леви. Подполковник Шултен повернулась к «Полковнику» Паркеру и, чеканя слова, почтительно объявила старшему по званию офицеру (который приобрел это звание, ни минуты не прослужив в армии): «Полковник Паркер, вторая бронетанковая дивизия не сможет обучить этого мальчика в условиях поступающих требований. Вы имеете огромные полномочия, и вам может не понравиться то, как я намерена поступить». И Паркер, в подробнейшем плане предпризывной кампании не предусмотревший встречи с женщиной в офицерских погонах, смирился с неизбежным и кротко ответил: «Что ж, подполковник, вы тут хозяйка». Марджори собиралась запретить газетчикам и фотографам любое общение с Элвисом Пресли уже на следующий день после его прибытия в Форт–Худ. «Я обещала вам карт–бланш, — сказала она. — Получайте же. Но только на сегодня. С завтрашнего дня — ничего!» С тех пор Марджори неукоснительно придерживалась избранной линии.

Первые несколько суток Элвису приходилось очень туго: он страшно тосковал по дому и терзался одиночеством. Остальные призывники наблюдали за ним, кое–кто иногда подначивал («Не по уставу извиваешься, парень!» — кричал кто–нибудь, пробегая мимо. Или: «Ты что, Элвис, по плюшевым мишкам соскучился?» Это были самые заезженные приколы), но чаще всего Элвису приходилось вести борьбу в полном одиночестве. Как заметил Рекс Мэнсфилд, Элвис прилагал отчаянные усилия, чтобы поладить с собой и стать равным среди равных. Мало–помалу ему это удалось, и тогда он немного расслабился, но сержант–инструктор Билл Норвуд, который подружился с Пресли и разрешал ему звонить со своего домашнего телефона, нередко замечал, как тяжело Элвису вдали от родных, собственными глазами видел его слезы и опасался, что их могут увидеть и другие. «Придешь ко мне домой, тогда и выплескивай все наружу, — говорил он Элвису. — Делай что хочешь и не беспокойся ни о чем. Но стоит тебе выйти за дверь, и ты — Элвис Пресли. Лицедей. Солдат. И я, черт возьми, хочу, чтобы ты лицедействовал! Не позволяй никому дознаться, что у тебя на душе».

Элвис получил значки меткого стрелка за пальбу из карабина и пистолета и был назначен боевым заместителем командира отделения. Такие же должности в своих подразделениях получили Рекс и Нервный Норвелл. По словам самого Элвиса, его мало–помалу приняли как своего. «Я ничего не просил, они ничего не давали. Я просто делал то же, что и все остальные, и очень неплохо справлялся».

Одна беда: он не знал, кому можно верить.

Пару раз к Элвису приезжал Полковник, привозил на подпись бумаги, отчитывался о продажах пластинок и стратегии компании. Вести о том, что его карьера не зачахла, ободряли Элвиса, хотя он мало интересовался цифирью, а когда через две недели после начала учебного курса к нему приехал предприниматель из Уэйко, Эдди Фэдэл, с которым Элвис познакомился в январе 1956 года во время пятидневного турне по Техасу, Пресли почувствовал себя так, словно вновь обрел долго пропадавшего где–то друга. Фэдэлу было за тридцать, он имел жену и двух дочерей и принадлежал к весьма широкому кругу лиц, без промедления откликавшихся на зов Элвиса. Он даже бросил работу диск–жокея в Далласе, когда Элвис, не подумав, пригласил его поехать в короткое турне в качестве, по определению Фэдэла, «мальчика на побегушках», а позднее, когда Элвис вернулся на несколько дней вместе с Ником Адамсом, чтобы выступить в зале «Сердце Техаса» в Уэйко, Фэдэл снова присоединился к нему. «Я подумал: вероятно, он меня и не вспомнит. Но решил съездить на базу и проверить. У ворот пришлось заполнить кипу бумаг, потом я отправился к дежурному сержанту, и он крепко обложил меня, но в конце концов пошел и привел Элвиса. И, уж будьте уверены, Элвис меня не забыл. Я пригласил его к нам в дом на побывку, пообещал, что у нас он будет как в родных стенах, что мы не станем ему докучать, а кормить будем только домашней снедью, и он ответил: «Конечно, приеду. Вероятно, не раньше чем через две недели, но непременно объявлюсь». И я еще подумал: как же, приедешь ты. Но Элвис сдержал слово: через две недели раздался телефонный звонок…»

Тем временем по приглашению сержанта Норвуда и его жены приехала Анита и поселилась в их доме. Когда она прибыла, Элвис должен был заступить в караул на сутки, но сержант Норвуд сказал, что, по уставу, он может освободиться, если найдет себе на замену военнослужащего в таком же чине. Элвис отправился к Рексу Мэнсфилду и предложил ему двадцать долларов. «Я сразу сказан, что с радостью подежурю за него, но денег не приму ни в коем случае, — писал позднее Рекс, который с неодобрением наблюдал, как все вокруг из кожи вон лезли, чтобы завоевать внимание Элвиса. — А еще я сказал, что сделал бы это для любого другого рядового, к которому приехала девчонка… Тогда–то и началась настоящая дружба».

Отправляясь в гости к Эдди Фэдэлу в Уэйко, Элвис взял с собой Аниту. «Он позвонил мне с дорожной развязки на въезде в Уэйко, и я не сразу нашел их, потому что Элвис стоял вовсе не там, где я ожидал его увидеть. Но потом он покатил следом за мной к моему дому, доехал нормально и с тех пор приезжал каждые выходные». Раз или два их сопровождали Нервный Норвелл с супругой, которая приехала в Техас за компанию с Анитой, но чаше всею собирались вчетвером — Элвис, Анита и Фэдэлы. Пели, крутили пластинки, и Элвис звонил домой по меньшей мере раз в день. «Он говорил: «Мама», а она, наверное, отвечала: «Сынок». А потом начиналось: слезы, рыдания, плач. Элвис был убежден, что его карьера погибла. Он много раз говорил мне: «Все кончено, Эдди. Когда я вернусь, никто и знать не будет, кто я такой». — «Ничего не кончено, Элвис, — отвечал я ему. — Все только начинается. Тебя никогда не забудут». А он