На этой веселой ноте я покинул кухню, прихватив несколько пирожных, которые стащил с подноса. Но далеко уйти мне не удалось. Меня остановил юный паж.

– Фитц Чивэл, сын Чивэла? – осторожно обратился он ко мне.

Его высокие скулы говорили о том, что он, вероятно, из Бернса, и, вглядевшись, я увидел вышитый на его заплатанном камзоле желтый цветок, который был знаком этого герцогства. Для мальчика его роста он был чрезвычайно худ. Я важно кивнул.

– Мой господин, герцог Браунди из Бернса, просит, чтобы вы пришли к нему так скоро, как сможете, – он тщательно выговорил эти слова. Я сомневался, что он долго прослужил пажом.

– Я могу сейчас.

– Тогда я провожу вас к нему?

– Я сам найду дорогу. Вот. Мне не следует брать это с собой наверх. – Я вручил ему пирожные, и он с сомнением взял их.

– Мне сохранить это для вас, сир? – спросил он серьезно, и я был поражен тем, как мальчик ценит еду.

– Может быть, ты их съешь, а если они тебе понравятся, сходи на кухню и скажи об этом нашей поварихе Саре.

Какая бы суматоха ни царила на кухне, я знал, что комплимент от тощего мальчика обеспечит ему по меньшей мере миску рагу. Лицо пажа просветлело, и, бросив: “Да, сир”, он поспешил прочь. Половина пирожного уже была у него во рту.

Гостевые комнаты находились на противоположной стороне Большого зала, напротив покоев короля. Они считались менее удобными главным образом потому, что выходили окнами на горы, а не на море, поэтому в них было темнее. Но во всех других отношениях они были ничуть не хуже остальных комнат.

Когда я в последний раз заходил в одну из них, она была прилично меблирована. Теперь же бернские гвардейцы впустили меня в гостиную, в которой сиротливо стояли всего три стула и кособокий стол в середине. Вера официально приветствовала меня и пошла к герцогу Браунди, чтобы сообщить ему о моем приходе. Гобелены и занавеси, которые прежде украшали каменные стены и оживляли комнату, исчезли. Она была веселой, как тюремная камера, если не считать освещавшего ее огня в очаге. Я стоял в центре комнаты и ждал герцога Браунди. Он вышел из своей спальни и приветствовал меня. Он предложил мне сесть, и мы перетащили два стула поближе к очагу. На столе следовало бы находиться хлебам и печеньям, там должны были быть чайник, кружки и приготовленные для чая травы и бутылки с вином, как это всегда было принято в Баккипе. Мне сделалось больно оттого, что ничего этого теперь не было. Вера держалась в стороне и наблюдала за нами, как охотящийся ястреб. Я не мог не задуматься, где же Целерити.

Мы с Браунди быстро обменялись любезностями, после чего он ринулся вперед, как ломовая лошадь в сугроб.

– Я понимаю, что король Шрюд болен. Слишком болен, чтобы повидать кого-то из своих герцогов. Регал, разумеется, занят приготовлениями к завтрашней церемонии, – сарказм его был тягучим, как густые сливки. – Поэтому я хотел навестить ее величество королеву Кетриккен, – тяжеловесно заявил он. – Как вы знаете, она была весьма любезна со мной в прошлом. Но у ее дверей мне сказали, что она нездорова и не принимает посетителей. Я слышал, что она ждала ребенка, и теперь из-за своей глупости, которая заставила ее поехать защищать Бейгард, потеряла его. Это так?

Я набрал в грудь воздуха, подбирая надлежащие слова.

– Наш король, как вы и сказали, серьезно болен. Я не думаю, что вы увидите его до церемонии. Наша королева также нездорова, но я уверен, что если бы ей доложили о вашем приходе, вы были бы приняты. Она не потеряла ребенка и ездила в Нитбей по той же причине, по которой одарила вас опалами: королева боялась, что если не предпримет ничего она, этого не сделает и никто другой. Кроме того, ее ребенку ничто не угрожало в Нитбее, она упала с лестницы здесь, в Баккипе. И ребенок не пострадал, хотя наша королева сильно ушиблась.

– Понятно, – он снова сел в свое кресло и на некоторое время задумался.

Молчание затянулось, я ждал. Наконец он наклонился вперед и подал мне знак сделать то же самое. Когда наши головы сблизились, он тихо спросил:

– Фитц Чивэл, вы амбициозный человек?

Этот момент наступил. Король Шрюд предсказывал это много лет назад, а Чейд – сравнительно недавно. Я не ответил, но Браунди продолжал так, словно каждое слово было камнем, который приходилось отесывать, прежде чем вручить мне.

– Наследник трона Видящих еще не родился. Не думаете же вы, что когда Регал объявит себя будущим королем, он будет долго ждать трона? Мы не думаем. Я говорю также от имени герцогов Риппона и Шокса. Король Шрюд болен и стар. Он король только по названию. Мы уже почувствовали, каким королем будет Регал. Что с нами случится, пока ребенок Верити не достигнет зрелого возраста? Впрочем, я не жду, что этот ребенок родится, не говоря уж о том, что он получит трон, – он прочистил горло и прямо посмотрел на меня. Вера стояла у дверей, как будто охраняя нас. Я продолжал молчать. – Вы человек, которого мы знаем, сын человека, которого мы знали. Вы похожи на него, и у вас почти то же имя. У вас столько же прав назвать себя королем, как у многих, кто носил корону.

“Это не искушение, – сказал я себе. – Я просто выслушал его, вот и все. Пока что он не сказал ничего такого, что заставляло бы меня предать своего короля”. Он поискал слово, потом поднял голову и встретился со мной глазами.

– Времена трудные.

– Это так, – тихо согласился я.

Он посмотрел на свои руки. Это были рабочие руки, в мелких шрамах и мозолях. Его рубашка была выстирана и починена, но это не была новая одежда, сшитая специально к этому дню. Возможно, времена были трудными в Баккипе, но они были гораздо труднее в Вернее. И тогда он тихо сказал это:

– Если вы считаете для себя возможным противостоять Регалу, объявите себя будущим королем вместо него. Бернс, Риппон и Шоке поддержат вас. Я верю, что королева Кетриккен поддержит вас тоже и что герцогство Бакк последует за ней. – Он снова посмотрел на меня. – Мы много говорили об этом. Мы верим, что у ребенка Верити будет больше шансов вступить на трон, если регентом будете вы, а не Регал.

Так. Они уже не принимают во внимание Шрюда.

– А почему не пойти за Кетриккен? – спросил я осторожно.

Он посмотрел в огонь.

– Трудно об этом говорить, особенно после того, как она показала себя. Но она рождена в другой стране, и в некотором роде мы не знаем ее. Нельзя сказать, что мы сомневаемся в ней. Это не так. И мы не хотим предавать ее. Она королева, и королевой останется, а ее ребенок унаследует трон. Но сейчас нам нужны и будущий король, и королева.

Демоны нашептывали мне вопрос: “А если я не захочу отдать власть, когда ребенок достигнет нужного возраста, что тогда?” Им пришлось бы что-то ответить мне на это. Еще мгновение я сидел неподвижно и молчал. Я почти чувствовал приливы вероятностей, бурлившие вокруг меня. Было ли это тем, о чем всегда говорил шут, – одним из туманных перекрестков, на которых я часто оказывался?