Начальник штаба обещает великому князю поговорить с императором. Михаил остается ждать в доме военного министра обратного звонка из Ставки. Удивительно, насколько ключевой фигурой в этот момент оказывается генерал-адъютант Михаил Алексеев: сын простого солдата, сначала ставший правой рукой императора, а теперь посредником между императором и членами его семьи. Алексеев сильно простужен, у него высокая температура, большую часть дня он лежит, поднимаясь только для того, чтобы поговорить с императором или Петроградом.

Великий князь Михаил ждет несколько часов. Наконец начальник штаба перезванивает. По всем пунктам ответ «нет». Император просил передать, что он не будет откладывать возвращение в Царское Село (поедет немедленно, в 2:30 ночи). Никаких перемен в правительстве не будет, пока он не вернется в Царское Село (и не посоветуется с женой). В столицу скоро выдвинется генерал Иванов, поэтому волноваться не о чем.

Закончив разговор в 3 часа ночи, великий князь Михаил выезжает из дома военного министра, чтобы поехать домой в Гатчину. Но вокзал уже захвачен восставшими, поэтому он разворачивается и едет в Зимний дворец.

Ночью, когда большая часть непрошеных гостей покидают Таврический дворец, члены Временного комитета Думы собираются, чтобы обсудить, что делать дальше. Уже восстали почти все солдаты столичного гарнизона, но офицеров осталось совсем мало. Военные превратились в хаотическую массу, которая пугает депутатов. Решают создать «военную комиссию» во главе с депутатом Борисом Энгельгардтом, которой поручено как-то совладать с неуправляемыми солдатами. Комиссия почти ничего не может сделать, а сам Энгельгардт отказывается принимать какие бы то ни было решения до назначения нового военного министра.

Однако еще больше депутаты боятся возвращения старой власти. Они опасаются, что активизируется протопоповская полиция с ее мифическими пулеметами, а император вызовет с фронта войска на подавление революции. Лишившиеся командиров солдаты с этим не справятся и просто разбегутся.

По словам Керенского, дольше всех колеблется Родзянко – он не хочет брать на себя ответственность и объявлять о неповиновении императору. Депутаты уговаривают председателя, пугая Петроградским советом депутатов, который сидит по соседству, в тринадцатом зале: если, говорят они, Временный комитет не объявит себя верховной властью, тогда это сделает Петросовет. Родзянко наконец соглашается объявить Временный комитет главным органом власти до тех пор, пока не будет сформировано Временное правительство.

Что делать с остальной страной? Кто теперь власть на местах? В столице погром, правительство самораспустилось, от императора нет никаких сведений. Члены Временного комитета спорят до хрипоты. «Чем бы это ни кончилось, одно несомненно, что с этим мерзавцем у нас ничего не может быть общего» – так Милюков формулирует свое отношение к Николаю II.

Чтобы предотвратить появление в городе карательных царских войск, необходимо взять под контроль вокзалы. Теперь, когда охрана вокзалов разбежалась, комиссары Думы захватывают вокзалы без труда.

О том, что происходит за пределами столицы, члены Временного комитета ничего не знают. И наоборот: стране почти ничего не известно о событиях в Петрограде. Временный комитет отправляет депутата Александра Бубликова на Центральный железнодорожный телеграф. 42-летний Бубликов, бывший железнодорожник, становится главным творцом революции по всей стране. Утром 28 февраля он передает по всем железнодорожным станциям страны сообщение от имени Родзянко: прежняя власть рухнула, и он призывает всех железнодорожников усилить транспортное сообщение, от которого зависит и ход войны, и жизнь в стране: «Обращаюсь к вам от имени отечества, от вас зависит теперь спасение родины, – она ждет от вас больше, чем исполнение долга, – она ждет подвига».

Телеграмма Бубликова оповестила о революции всю Россию и отрезала депутатам последний путь к отступлению.

В ночь на 28 февраля император поспешно собирается, садится в поезд и уезжает из Могилева. Он старается не препятствовать подходу войск, при помощи которых генерал Иванов должен усмирять восстание, к столице, поэтому едет в объезд через Смоленск, Лихославль и Бологое, предполагая, что кратчайшим путем – через Витебск – поедет генерал Иванов.

Однако обстоятельный генерал Иванов, которого послали усмирять Петроград, не торопится. Утром 28 февраля он звонит генералу Хабалову: «Какие части в порядке и какие безобразят?» – спрашивает он, очевидно, совершенно не представляя себе ситуацию в столице. Хабалов отвечает ему, что не контролирует почти ничего: все вокзалы во власти революционеров, телефон в городе не работает, министры арестованы, вся артиллерия города контролируется восставшими.

В 8 утра Хабалов сообщает Алексееву, что число верных правительству военных сократилось до 600 человек пехоты и 500 кавалерии, на всех 15 пулеметов и 80 патронов. Последним бастионом режима в столице остается Адмиралтейство, где и засел Хабалов, собирающийся обороняться до последнего.

В час дня Алексеев отправляет длинную телеграмму всем четверым главнокомандующим фронтами, которая заканчивается фразой: «На всех нас лег священный долг перед государем и родиной сохранить верность родине и присяге в войсках действующих армий».

Тем временем поезд императора едет из Могилева в направлении Тверской губернии.

Наутро после восстания почти все участники вчерашних событий испытывают похмелье. Накануне все были в эйфории, но теперь ей на смену приходит страх. Накануне Михаил Родзянко решился на бунт – объявил себя главой самозванного правительства. Накануне Александр Керенский начал арестовывать прежних чиновников. Накануне Александр Бубликов распространил по всей стране телеграмму о том, что власть перешла к Думе. Но накануне они были заражены энергией толпы – теперь же у них появилось время задуматься. Главный вопрос, который задают себе революционеры: когда вернется власть? Когда царские войска начнут штурм Петрограда?

Утром второго дня, 28 февраля, почти ничего не происходит. Погромы, бушевавшие ночью, на время прекращаются. Солдаты, накануне переставшие подчиняться офицерам, студенты, пришедшие митинговать в Таврический дворец, рабочие, громившие магазины, будто испугались собственного непослушания. Почти все сегодня остаются дома и ждут царских войск и жестокого наказания. Однако войска не материализуются.

К полудню Петроград оживает, снова начинаются погромы. Теперь жгут полицейские участки и полицейские архивы: бывшие агенты в ужасе от возможного разоблачения после революции и пытаются спасти свою репутацию. Днем толпа врывается в здание Департамента полиции, начинает громить помещения и уничтожать документы.

Новые власти даже не пытаются пресекать беспорядки. К вечеру арестованы почти все министры. К министру финансов Петру Барку вламывается отряд во главе с его бывшим уволенным лакеем. «Я просил у вас денег, а вы дали мне камень», – говорит он, арестовывая бывшего хозяина. Министра юстиции находят и берут под стражу в итальянском посольстве, командующего округом Хабалова – в Адмиралтействе. К еще не арестованному министру иностранных дел Покровскому успевают зайти французский и английский послы. «Вы только что прошли по городу, – спрашивает глава МИД, – осталось у вас впечатление, что император может еще спасти свою корону?» Палеолог отвечает, что все возможно – но императору надо «немедленно преклониться перед совершившимися фактами»: назначить министрами членов Временного комитета Думы и амнистировать мятежников. «Если бы он лично показался армии и народу, если бы он сам с паперти Казанского собора заявил, что для России начинается новая эра, его бы приветствовали… Но завтра это было бы уже слишком поздно…»