его помощники прилежно занимались работой по обращению в христианство при помощи «катехизиса». Так что вывод о том, что это было продиктовано гуманными соображениями со стороны королевы, кажется единственно разумным, в отличие от альтернативных версий, объясняющих почти двухлетнюю отсрочку.

Когда кардинал Испании и приор Святого Креста, действуя совместно от имени короля и королевы, назначили первых кастильских инквизиторов, они дали им указания по организации трибунала в Севилье – из всех испанских городов именно Севилья считалась городом, в котором отступничество евреев выглядело самым вопиющим[227]. 9 октября монархи издали указ, повелевавший их верным подданным оказывать двум инквизитором всяческое содействие, которое может им понадобиться по дороге в Севилью, а в Севилье предоставить тем все условия для выполнения их миссии. Однако подданные проявили по этому поводу так мало верности, что инквизиторы, прибыв в Севилью, получили весьма торжественный прием, выражения полнейшего уважения и полное отсутствие помощи. Подданные воздерживались от оказания помощи до такой степени, что для инквизиторов оказалось совершенно невозможным заниматься тем делом, ради которого они прибыли. Они пожаловались королю на положение дел, и 27 декабря Фердинанд отправил особые приказы коадъютору Севильи и гражданским властям региона, повелев им оказывать инквизиторам всяческую поддержку. В результате инквизиторы смогли наконец учредить свой суд и перейти к делу[228].

Одни только слухи о приезде инквизиторов внушили новым христианам тревогу, а вид мрачного шествия, напоминавшего похоронное (инквизиторы в белых одеяниях с черными капюшонами, в сопровождении своих помощников и босоногих монахов, с возглавлявшим процессию доминиканцем, несшим белый крест), направлявшегося в монастырь Святого Павла, где разместили инквизиторов, заставил обратиться в бегство несколько тысяч человек, у которых были причины опасаться, что они могут стать объектом внимания этого страшного суда. Эти беглецы искали прибежища в феодальных владениях герцога Медина-Сидонии, грозного Родриго Понсе де Леона, маркиза Кадиса и графа де Аркоса.

Однако инквизиция во все века не только с готовностью подозревала, но и позволяла подозрениям занимать место, которое в других случаях отводилось для доказательств. Так она и поступила, истолковав бегство боязливых как доказательство их вины – это заметно по указу, опубликованному 2 января 1481 года. В нем инквизиторы сообщали о своем королевском назначении и об условиях буллы, по которым оно осуществилось, а далее объявляли: поскольку им стало известно о том, что многие люди покинули Севилью из страха преследований за порок ереси, инквизиторы приказывают маркизу Кадиса, графу де Аркосу и прочим дворянам королевства Кастилия в течение 15 дней после издания указа сообщить точное число людей обоего пола, просивших убежища в их поместьях или владениях, а также арестовать их и доставить под надежной охраной в инквизиторскую тюрьму Севильи; имущество этих людей должно быть конфисковано, описано и передано в руки надежного человека, который станет хранить его для передачи в распоряжение инквизиторов; никто не смеет давать убежище беглецам, но все должны в точности исполнять условия указа под страхом отлучения от церкви и прочих наказаний, установленных законом для пособников еретиков (среди этих наказаний было лишение дворян их титулов и должностей, а их подданные в данном случае освобождались от вассальной зависимости и обязанности им подчиняться); инквизиторы оставляют за собой и вышестоящими лицами право освобождать от церковного осуждения тех, кто подвергнется ему из-за неповиновения данному указу.

8

Святая палата в Севилье

Указ от 2 января 1481 года ясно продемонстрировал мрачные цели инквизиторов и суровость, с которой они намеревались их достигать. Грубая несправедливость обращенного к властям призыва арестовывать мужчин и женщин лишь потому, что они уехали из Севильи прежде, чем это было запрещено, вполне типична для вопиюще деспотичных методов инквизиции. Неудивительно, что это внушило ужас тем новым христианам, которые оставались в Севилье, и вынудило их принимать меры для своей защиты от суда, который вряд ли будет справедливым и чьи жестокие милости могут в любой момент обрушиться на самых невинных; это удивляет еще меньше, если принять во внимание число новообращенных, занимавших в Севилье высокие должности.

Группа высокопоставленных горожан собралась по приглашению Диего де Сусана – одного из богатейших и влиятельнейших людей Севильи, состояние которого оценивалось в 10 миллионов мараведи[229]. Люди встретились, чтобы обсудить, какие меры предпринять для защиты самих себя и своей собственности от беспринципной деятельности трибунала, и были полны решимости при необходимости прибегнуть к силе. Среди членов тайного собрания было несколько священников, а также люди, занимавшие должности при дворе, – например, градоправитель Трианы, Хуан Фернандес Аболафио – капитан юстиции и королевский откупщик, его брат Фернандес – лиценциат, Бартоломе Торральба и богатый, с хорошими связями Мануэль Саули.

Сусан обратился к ним, напомнив, что они – занимающие важное положение жители Севильи, что их богатство заключается не только в имуществе, но и в благожелательном отношении людей, и что от них требуется лишь решительность и сплоченность, чтобы противостоять инквизиторам, если те на них покусятся. Все с этим согласились и сообща решили, что каждый из заговорщиков обеспечит свою часть людей, оружия, денег и всего, что еще может потребоваться для их целей.

Но у Сусана, на его погибель, была дочь. Эта девушка, чья красота была настолько невероятна, что ее прозвали la hermosa hembra[230], взяла в любовники кастильца. Неизвестно, какими мотивами она руководствовалась и какую роль сыграл ее любовник; известно лишь, что она выдала заговорщиков инквизиторам, «нечестиво нарушив естественные законы, запечатленные рукой Бога в человеческом сердце». В результате этого позорного доноса Сусана и его неудачливых сторонников схватили, поместили в кельи монастыря Святого Павла, который временно служил тюрьмой, и передали суду святой палаты, заседавшему в монастыре[231]. Разумеется, им предъявили обвинение в ереси и отступничестве, поскольку святая палата не могла расправиться с ними на каких-то других основаниях. Жаль, что Льоренте не обнаружил записей об этом суде – одном из первых в Кастилии и что нам ничего не известно о тех событиях, кроме того, что Сусан, Саули, Бартоломе Торральба и братья Фернандес были признаны виновными во вменяемом им преступлении отступничества и переданы светскому суду для наказания.

Гарсиа Родриго посвятил пару страниц в своей «Подлинной истории» хитроумным домыслам, в которых он утверждает, что эти люди упорствовали в своих заблуждениях, несмотря на напряженные попытки спасти их. Он наделяет фанатичного Охеду характером милосердного ангела, изображая, как тот парит вокруг осужденных, почти со слезами увещевая их отречься от греха, и уверяет нас, что, хотя доминиканец до последнего продолжал свои милосердные попытки, все было напрасно.

Нет никаких свидетельств в поддержку этого утверждения, да Гарсиа Родриго и не пытается их предоставить. Бернальдес – единственный имеющийся