Цесаревна Мария Федоровна исполнила просьбу истопника.

Ночью, сидя у постели больного мужа, она задремала и вдруг увидела перед собою пожилую женщину в красной кофте и зеленой юбке.

– Твой муж выздоровеет, – сказала женщина. – Тот ребенок, которого ты теперь носишь в себе, будет девочка. Назовите ее в мое имя Ксенией. И она будет хранить вашу семью от всяких бед.

Когда Мария Федоровна пришла в себя, женщины уже не было.

И это пророчество исполнилось с точностью. Цесаревич Александр Александрович действительно выздоровел, а Мария Федоровна 25 марта 1875 года, в Благовещение, родила дочь, которую назвали Ксенией.

С этого времени благочестивая Мария Федоровна стала особенно почитать блаженную. Ежегодно она приезжала на ее могилу и совершала по ней панихиду…

Три столетия отделяют нас от того дня, когда «на берегу пустынных волн» встал Петр I, обдумывая, как «на зло надменному соседу» воздвигнуть город. Каторжным трудом всей России город был воздвигнут. Воздвигнут «на зло соседу», на зло всей истории православной Руси…

И прошли столетия.

Ясно видим мы, как трудами бесчисленных мастеровых, гением Пушкина и Достоевского, Блока и Ахматовой, молитвами просиявших здесь святых мучительно-трудно и вместе с тем ликующе-победно срасталась новая послепетровская история с прежней русской историей.

И первая в сонме святых, просиявших в Санкт-Петербурге, – блаженная Ксения.

Великие чудеса творились на могиле блаженной Ксении, по молитвам к ней исцелялись безнадежно больные, отыскивались пропавшие, отводились смертельные опасности.

Как посрамление недобрых мечтаний грозного царя возникла Ксения, кажется, прямо из сырого воздуха построенного Петром I города.

Когда полковничий мундир износился и превратился в жалкие лохмотья, Ксения Григорьевна стала ходить в красной кофточке и зеленой юбке или зеленой кофточке и красной юбке…

Такой и запомнили петербуржцы блаженную Ксению в дни земной жизни, такой видели ее столетия спустя, такой смотрит она с икон и на нас…

1728 и 1729 годы…

Неприметные, не ознаменованные никакими великими событиями годы русской истории… И так же неприметно и ушли бы они, если бы не своеволие «дщери Петровой», вызвавшей из исторического небытия то, чего могло не быть, но что в результате перевернуло ход истории.

В 1728 году в Киле родился Кар-Петер-Ульрих, которому суждено было стать русским императором Петром III.

А в 1729 году в Померании, в семье коменданта прусской крепости, родилась и его убийца – София-Августа-Фредерика, будущая русская императрица Екатерина II.

Будущий император Петр III – Карл-Петер-Ульрих – родился в семье любимой дочери Петра I, цесаревны Анны Петровны, и герцога Гольштейн-Готторпского Карла-Фридриха, племянника шведского короля Карла XII.

Весть о рождении принца, соединившего в себе кровь непримиримых врагов, достигла Москвы, когда там шумно праздновалась коронация Петра II.

По случаю рождения Карла-Петера-Ульриха в Первопрестольной были устроены празднества и дан бал, который, по свидетельству современников, прошел весьма весело, хотя никто и не подозревал, что дается он в честь рождения будущего русского императора.

Император на Руси уже был. И был этот император красив, разумен, здоров и молод… О каком же еще царе надобно было думать? Но попраздновать можно и по поводу рождения двоюродного брата императора… Отчего же не попраздновать? Это с удовольствием…

И кажется, только архиепископ Феофан Прокопович своим угодливым сердцем сумел разглядеть нечто судьбоносное для России в этом рождении…

«Присланный вами вестник, принесший сюда уведомление о рождении у вас сына пресветлейшего Князя Петра, исполнил меня такою радостью, что я не нахожу слов для ее выражения. Чтобы я ни сказал, все будет слабее моих чувств… – писал он герцогине Гольштейн-Готторпской Анне Петровне. – Впрочем, скажу, что могу, если не в состоянии выразить, что хотелось бы. Родился Петру Первому внук, Второму брат; августейшим и державнейшим сродникам и ближним краса и приращение; российской державе опора, и, как заставляет ожидать его кровное происхождение – великих дел величайшая поддержка. А, смотря на вас, счастливейшие родители, я плачу от радости, как невольно плакал от печали, видя вас пренебрегаемых, оскорбляемых, отверженных, уничиженных и почти уничтоженных нечестивейшим тираном (архиепископ Феофан имеет в виду светлейшего князя Меншикова, уже свергнутого к тому времени. – Н.К.). Теперь для меня очевидно, что вы у всеблагого и великого Бога находитесь в числе возлюбленнейших чад, ибо Он посещает вас наказаниями, а после печалей возвеселяет, как и всегда делает с людьми благочестивыми…»

К счастью, Бог не судил Феофану дожить до тех пор, когда «российской державе опора» и «великих дел величайшая поддержка» взойдет на российский трон, а то еще неизвестно, чтобы осталось бы от России от их совместных «великих дел»…

Впрочем, как мы и говорили, никакие размышления о будущем не омрачили московского веселья в те месяцы.

Не омрачило веселья и известие о смерти Анны Петровны. Она умерла от чахотки, когда сыну было всего два месяца, умерла, как сообщает в своих записках Екатерина II, с горя, что ей пришлось жить в ничтожном городке Киле, в Голштинии, да еще в таком неудачном замужестве.

Увы… Раннее сиротство – этот горький удел первых русских императоров – не миновало и Карла-Петра-Ульриха.

До семи лет (в России взошедшая на престол Анна Иоанновна успела за это время и «Кондиции» уничтожить, и с верховниками расправиться, и новые льготы дворянству, поддержавшему ее, предоставить, и за польское наследство повоевать, а главное, всемерно усилить Бирона) Карл-Петр-Ульрих находился в руках женщин, которые только и научили его болтать по-французски.

На восьмом году воспитанием сына занялся отец.

Все свое время герцог Голштинский проводил в казарме и сына тоже, кажется, принимал за маленького солдатика.

На девятом году Карла-Петра-Ульриха произвели из унтер-офицеров в секундант-лейтенанты.

Вот как это было…

Праздновался день рождения герцога-отца, и во дворце давался парадный обед. Девятилетний Карл-Петр-Ульрих в мундире стоял на часах рядом с взрослым сержантом у входа в зал, где давался обед.

Ребенок был голоден, а герцог-отец, показывая гостям на сына, весело посмеивался над ним. Истязание прекратилось, когда велели подавать второе блюдо.

Герцог приказал сменить маленького часового и, когда тот подошел к столу, поздравил его лейтенантом. Только после этого Карлу-Петру-Ульриху было позволено занять место за столом, согласно новому званию.

Эпизод этот дает представление об особенностях «голштинской педагогии», которая в том и заключалась, что ребенок как бы сразу становился взрослым и вместо игр оказывался включенным во взрослую жизнь.