Я открыл дверь и вошел в комнату. Песка лежал на диване, свернувшись в клубочек самым фантастическим образом. Мне показалось, что он отшатнулся от меня, когда я подошел ближе.

— Я помешал вам? — спросил я. — Я не знал, что у вас сидит приятель, пока не увидел, как он вышел от вас…

— Он не мой приятель! — нетерпеливо перебил меня Песка. — Сегодня я видел его в первый и последний раз.

— Боюсь, он принес вам плохие вести?

— Ужасные, Уолтер! Вернемся в Лондон — я не хочу оставаться здесь, я жалею, что приехал. Несчастья моей молодости лежат на мне тяжелым бременем! — сказал он, отворачиваясь к стенке. — Они со мной до сих пор. Я стараюсь позабыть о них, но они не забывают меня…

— Мы можем выехать только в середине дня, — отвечал я. — Вы не хотите пока что пойти погулять со мной?

— Нет, друг мой, я подожду вас здесь. Но уедем сегодня, прошу вас! Вернемся в Лондон!

Уверив его, что он сегодня же покинет Париж, я ушел. Накануне вечером мы условились, что взберемся на башню собора Парижской Богоматери, — нашим гидом будет благородный роман Виктора Гюго. Больше всего в столице Франции я хотел повидать этот собор и отправился туда один.

Я шел к Нотр-Дам со стороны реки. По дороге мне пришлось проходить мимо морга — зловещего Дома мертвых в Париже. У входа в него теснилась взволнованная толпа. По-видимому, какое-то необычайное происшествие возбуждало любопытство праздного люда, охочего до страшных зрелищ.

Я прошел бы мимо, прямо к собору, если бы мое внимание не привлек разговор двух мужчин с какой-то женщиной. Они только что вышли из этого здания и рассказывали в кругу любопытных о мертвеце — мужчине огромного роста, со странным шрамом на левой руке.

Не успели слова эти долететь до меня, как я уже стоял за теми, кто шел в морг. Когда через открытую дверь в отеле я услышал голос Пески и вслед за этим увидел лицо незнакомца, прошедшего мимо меня к лестнице, в моем мозгу уже мелькало смутное предчувствие. Теперь истина открылась мне благодаря случайным словам каких-то прохожих. Другое отмщение, а не мое последовало за этим обреченным человеком от Оперного театра до дверей его дома в Лондоне — оттуда до его убежища в Париже. Другое отмщение, а не мое призвало его к ответу и покарало смертью. В тот миг, когда в театре я показал на него Песке в присутствии незнакомца, который разыскивал его, — в тот миг участь его была решена. Мне припомнилась моя душевная борьба с самим собою, когда граф и я стояли лицом к лицу в его доме. Я вспомнил, как я дал ему уйти от меня, и содрогнулся при этом воспоминании.

Медленно, шаг за шагом, шел я в толпе, приближаясь к огромной стеклянной стене, которая отделяет в морге мертвых от живых, — все ближе и ближе, пока не очутился в первом ряду зрителей.

Он лежал передо мной — никому не известный, выставленный напоказ легкомысленной, равнодушной толпе! Таков был страшный конец этой долгой жизни, презревшей таланты, ей отпущенные, прошедшей в бессердечных преступлениях! В гробовой тишине вечного покоя лицо его — массивное, широкое, властное — предстало пред нами во всем своем великолепии. Мертвый, он выглядел так внушительно, что болтливые француженки вокруг меня всплескивали руками и восклицали хором: «О, какой красивый мужчина!» Он был убит кинжалом прямо в сердце. На теле его не было обнаружено никаких других следов насилия, кроме шрама на левой руке. На том самом месте, где я видел выжженное клеймо на руке Пески, у него было два глубоких пореза в форме буквы Т, которые полностью скрыли знак Братства. Одежда его говорила о том, что он сознавал опасность, ему грозившую, — он был в костюме простого рабочего. Одно мгновение, не больше, смотрел я на него через стекло. Мне нечего больше сказать о нем…

Впоследствии, от Пески и из других источников, я узнал подробности его смерти.

Тело его вытащили из Сены, при нем не было ничего, что могло бы помочь установить его имя или адрес. Рука, поразившая его, бесследно исчезла, и обстоятельства, при которых он был убит, остались нераскрытыми. Пусть другие сами делают свои выводы об этом таинственном убийстве, как сделал их я. Могу только сказать, что человек со шрамом на щеке был членом Братства (он примкнул к нему после отъезда Пески из Италии), а два пореза в форме буквы «Т» означали итальянское слово «Traditore».[18]Закон Братства покарал изменника. Вот все, что я знаю о загадочной смерти графа Фоско.

Через день после моего отъезда тело было опознано его женой, которую кто-то известил о его смерти анонимным письмом. Мадам Фоско похоронила графа на кладбище Пер-Лашез. До сих пор графиня ежедневно своими руками вешает на роскошную бронзовую ограду вокруг его могилы венки из живых цветов. Она живет в строжайшем уединении в Версале. Не так давно она опубликовала биографию своего покойного мужа. Произведение это не проливает света на его настоящее имя и подлинную историю его жизни — оно полностью посвящено восхвалению его семейных добродетелей, описанию его редких, незаурядных талантов и перечислению орденов и тех почестей, которые ему воздавали. Об обстоятельствах, сопровождавших его кончину, упомянуто вкратце, и последняя страница оканчивается следующими словами: «Жизнь его прошла в борьбе за священные принципы порядка и прав Аристократии. Он принял мученический венец, пав жертвой своего долга».

III

Со времени моей поездки в Париж прошло несколько месяцев. Миновали лето и осень. Особых перемен в нашей жизни за это время не произошло. Мы жили так тихо, скромно и уединенно, что моего заработка вполне хватало на наши нужды.

В феврале родился наш первый ребенок — сын. Мои матушка и сестра вместе с миссис Вэзи были гостями на нашем празднике — на крестинах нашего первенца, а миссис Клеменс присутствовала на них в качестве помощницы моей жены. Крестной матерью нашего сына была Мэриан, а Песка и мистер Гилмор (последний, так сказать, «в письменной форме») были его крестными отцами. Могу прибавить, что, когда через год мистер Гилмор вернулся к нам, он, по моей просьбе, добавил к моей истории и свой собственный отчет, помещенный здесь ранее, но последний по счету из тех, которые я получил.

Мне остается рассказать о том, что произошло, когда нашему маленькому Уолтеру исполнилось шесть месяцев.

К этому времени мне пришлось поехать в Ирландию, чтобы выполнить несколько рисунков для нашей газеты, в которой я теперь постоянно работал. Я пробыл в отъезде около двух недель, регулярно переписываясь с моей женой и с Мэриан. Обратный путь я проделал ночью, и, когда рано утром приехал домой, к моему великому изумлению, меня никто не встретил. За день до моего приезда Лора с ребенком и Мэриан уехали.

Записка моей жены, врученная мне служанкой, только увеличила мое недоумение. Лора писала, что они отправились в Лиммеридж. Мэриан запретила объяснять что-либо в письме — меня просили немедленно следовать за ними: я все пойму, когда приеду в Кумберленд, — а пока что я не должен ни о чем беспокоиться. На этом записка кончалась. Я мог успеть на дневной поезд. В тот же самый день я приехал в Лиммеридж.