благополучно покончено, и, оставленный в покое, Радбуг обессиленно вытянулся на лежанке и закрыл глаза. Гэдж собрал со стола банки и склянки, свернул и уложил в сумку остатки бинтов. Ни Лагдаш, ни Саруман по-прежнему не появлялись, снага, притащивший из поварни ведро теплой воды, видимо, счел свои обязанности исчерпанными и тоже благополучно исчез…

Если не считать дремлющего Радбуга, Гэдж был в каморке совершенно один.

Комнатка была размерами ничуть не больше кагратовой, но отчего-то казалась более жилой и уютной: то ли простенькая занавесочка на окне создавала это ощущение, то ли цветная попона, которой был накрыт стол, то ли лежавшая на полу возле камина медвежья шкура. На каминной полке стояло чучело горностая, на стене располагалась небольшая коллекция (трофейного?) оружия: увесистый харадский палаш, пара кинжалов, секира гномьей работы и изящный метательный топорик, длинный меч — скорее церемониальный, нежели боевой: в оголовье рукояти поблескивал зеленоватый смарагд. Тут же рядом висел деревянный щит — явно роханский, с изображением вздыбленной лошадки, — и оправленный в серебро большой рог-ритон. На полочке в дальнем углу хранились свечи, мотки крепких вощеных ниток, жестяная утварь и прочая всячина, а на краю — что и поразило Гэджа больше всего — лежала толстая стопка бумажных листов: не то рукописи, не то какие-то старые книги… или, скорее, обрывки книг с измятыми, покоробленными, разбухшими от влаги и затем просушенными страницами. Некоторые были испятнаны чем-то темным — кровью? — другие носили на себе следы огня: рукописи были без начала и конца, иногда — без переплетов, с частью вырванными страницами, раненные, потрепанные, безголосые, приговоренные пойти на растопку…

Или — нет? Зачем Радбуг их тут держит?

Гэдж украдкой оглянулся на орка: тот спал, отвернувшись к стене.

Заинтересованный, Гэдж взял рукописи, перенес их на стол и осмотрел свою находку более внимательно. Нет, книги эти для предания огню не предназначались, их даже как будто пытались исцелить и сохранить: имевшиеся переплеты были неумело подшиты, а некоторые страницы подклеены прозрачной смолой. Здесь были — частями — хроники Бесконечной войны в чьих-то не менее бесконечных воспоминаниях, «Крушение Белерианда» в переводе с эльфийского, «Повести о зле и добродетели», какие-то отдельные листы, вырванные непонятно откуда, и даже сборник «Неоконченных баллад» кхандского поэта Аль-Сахади: «Когда б цвели зимою розы…»

— Удивлен, парень?

Гэдж быстро обернулся: Радбуг, оказывается, вовсе не спал, а, чуть повернув голову, с интересом поглядывал на Гэджа из-под полуприкрытых век. На его исхудалом серовато-землистом лице играла едва уловимая усмешка — то ли понимающая, то ли насмешливая, полумрак комнаты милосердно скрадывал все детали.

— Удивлен, — пробормотал Гэдж. — Вот уж не ожидал обнаружить среди унылых талмудов кипу таких легкомысленных и сопливых стихов.

— Что ж, — спокойно заметил Радбуг, — трофеи зачастую выбирать не приходится, берешь то, что под руку попадется. Но, вижу, вирши Аль-Сахади ты невысоко ценишь?

— А неужели тебе по нраву эти слащавые бессмысленные стишата?

— Я бы не стал называть их «бессмысленными», они воспевают страстный жар тела и возвышенные стремления души, — посмеиваясь, возразил Радбуг. — Хотя, пожалуй, мне тоже больше по сердцу вот такое: «Пусть гуляет вольный ветер среди пустошей полынных, пусть кружи́тся, непокорный, в буйном танце…»

— Ты из Рохана? — спросил Гэдж прежде, чем успел прикусить язык.

— Моя мать, — помолчав, сказал Радбуг, — была из Рохана. Это не тайна, — спокойно добавил он, заметив замешательство собеседника. — Кстати, я ведь так и не знаю твоего имени, парень.

— А зачем оно тебе? — пробурчал Гэдж. — Тебе не известно, как меня здесь называют?

— Ты хочешь, чтобы я тебя тоже так называл?

Гэдж отчего-то растерялся. Отвел взгляд, посмотрел на стоящее на камине чучело горностая. В стеклянных глазах набитого опилками несчастного зверька посверкивали отблески свечей, придавая им почти живое и осмысленное выражение.

— Меня зовут Гэдж, — чуть помедлив, произнес орк: почему-то вполголоса, как будто выдавал невероятно страшную и сокровенную тайну. — Если тебе это интересно.

— Странное имя…

— Ничего странного, — буркнул Гэдж. — Это просто… ну, это просто было первое слово, которое я произнес, когда был младенцем. — Он умолк, почувствовав, как у него начинают гореть кончики ушей. Зачем я это сказал, тоскливо спросил он себя, кто меня за язык тянул. — А моя мать… — он запнулся.

— Что?

— Она называла меня как-то по-другому?

Радбуг, щуря глаза, задумчиво смотрел на пляшущие в камине язычки огня.

— Я не помню. Кажется, она называла тебя «араш». Это не имя, просто… ласковое слово. Малыш, карапуз, мальчуган… Так многие орчанки называют своих первенцев. Откровенно говоря, я не думаю, что она вообще успела дать тебе имя.

Он устало прикрыл глаза и вновь вытянулся на соломенном тюфячке — видимо, беседа давалась ему нелегко, дыхание его сбилось, голос осип. Гэдж молчал: ему тоже было трудно поддерживать этот разговор, но совершенно по иным причинам.

— Какая она… была? — спросил он очень тихо, едва слышно, словно боясь громким голосом разбить воцарившуюся в комнате хрупкую тишину. — Каграт говорил, что… странная.

Радбуг хрипло усмехнулся, провел кончиком языка по запекшимся губам. Лицо его оставалось неподвижным, серовато-бледным, точно вылепленным из воска.

— Вряд ли более странная, нежели я. — Он по-прежнему не открывал глаз. — Ну, немного не такая, как другие, чистокровные орки. Наверно, в ней было слишком много… человеческого, орочий мир был для неё тесен. Она любила одиночество… иногда бродила по горам, плела кукол из травы или рисовала кусочком угля на стенах пещеры — цветы, птиц… И кое-кому это даже нравилось. Вот твоему бате, например.

Правда? — с вялым удивлением подумал Гэдж. — Интересно, чего я ещё не знаю о своём папаше? Каграт отнюдь не казался Гэджу субъектом, которому могут нравиться какие бы то ни было цветы — ни настоящие, ни тем более нарисованные углем. Впрочем, это было давно… а в те далекие времена Каграт был молод, глуп и, видимо, еще не заматерел до костного мозга.

Подержав обрывки рукописей в руках, Гэдж неторопливо вернул их обратно на полку. Наверно, надо было наконец сложить манатки, убраться прочь и перестать докучать Радбугу назойливым любопытством, но что-то его удерживало — словно тонкая невидимая веревочка, привязанная к ножке стола… Кусая губы, он отсутствующим взглядом рассматривал выставку оружия на стене: ножи, кинжалы, длинный меч, чья крестовина, отлитая из серебра, формой напоминала сердце, а ножны были сплошь увиты затейливой золотой вязью цветов и листьев.

— А что все-таки случилось? — спросил он после долгой паузы. — Ну, там, на Мирквудском Тракте? Почему эти… степняки на вас напали? Это была королевская дружина?

Радбуг, с усилием повернув голову, посмотрел на него, как показалось Гэджу, с молчаливым укором. Если