то слово. — Барыгин, словно что–то припоминая, устремил взгляд в зарешеченное окно. — Двухэтажный особняк, финская баня, фонтан с изразцами, каменный гараж, под окнами розарий…

— А откуда обо всем этом ты знаешь?

— Бывал я там несколько раз, когда еще в школе учился. Но тогда одноклассник жил поскромнее. Недели три назад я с Шаминым специально ездил туда — так аж ахнул. Семья шесть человек, а зарплату получают двое: сама — директор магазина и муж тоже где–то по торговой части ворочает.

— И что же вы делали у тетки в Софрино?

— С горем пополам в Загорске у лавры загнали одному грузину чайный сервиз «Мадонну» и всю ночь пили.

— За сколько продали сервиз?

— Почти задаром. За пятьсот рублей.

— Почему так дешево?

— Попался неграмотный кацо. В фарфоре разбирается, как баран в библии. Все спрашивал джинсы и дубленки. Даже приговаривал: «Ныкакие денги не пожалею…» — ломая язык. Барыгин последнюю фразу произнес с кавказским акцентом. — Хотя никак не пойму, зачем им у Черного моря нужны дубленки. Там круглый год можно в пиджаке проходить. Вот уж чудики–юдики.

— Не отвлекайся, Барыгин. Что еще вы делали в Загорске?

— Толкнулись к валютным туристам — там тоже пустые хлопоты в казенном доме.

— Что это за валютные туристы?

— Иностранцы… Не из соцстран, а из проклятых буржуазных, долларовых. У Троице–Сергиевой лавры каждую субботу и воскресенье стоят целые колонны «Икарусов». Православные богомольцы. Едут к нам с валютой.

— Ну и что, не получилось купли–продажи?

— Не получилось,.. Трудно с ними. Языков не знаем. У Шамина, как и у меня, — восьмилетка, а у Темнова и того нет. Дальше «дер тыша» и «дас фенстера» никто из троих не пошел. Шарахаются от нас, как от прокаженных. Идиоты — даже не знают русское слово «серебро».

— Валерия с собой в Загорск брали?

— Нет. После ночной попойки он лежал как пласт. Его рвало так, что он был аж весь зеленый. Думали — концы отдаст. Молоком отпаивали.

— И что же было дальше, после того, когда увидели, что с иностранцами контакта не получается?

— Решили на следующее утро махнуть в Москву. Взяли все вещи и на электричке уехали.

— Все четверо?

— Все четверо.

— В какое время?

— В десятом часу.

— В воскресенье?

— Да.

— Итак, через час вы приехали в Москву… С вами были все три чемодана?

— В Москву мы приехали с двумя чемоданами.

— А где остался третий?

— У тетки.

— Что в нем было и почему вы его там оставили? — Авторучка в руках Ладейникова механически бегала по разлинованным страницам фирменных листов протокола допроса. Время от времени он вскидывал глаза на Барыгина и задавал очередной вопрос, чтобы не обрывать нить непрерывного рассказа допрашиваемого.

— Он был очень тяжелый. К машине его нес Валерка. С платформы до дачи тетки тоже нес Валерка.

— Что было в этом чемодане?

— Он был набит книгами.

— Вон как?!. — Ладейников сделал в протокольной записи остановку. — Потянуло к литературе?

— Да это все Верблюд! У него дома ни одной книжки. А тут, наверное, как увидел позолоту корешков, так и рот разинул. Ну и набил ими самый большой чемодан. — Барыгин на минуту умолк. — Книги–то вроде бы ценные, да как их определишь: какая сколько стоит? Они все с печатью хозяина. С ними только засыплешься.

— Что изображено на рисунке печати?

Барыгин задумался, стараясь припомнить рисунок.

— Кажется, голубь. А может быть, чайка. Крылья в разлете, а в клюве держит венок. Под венком надпись–фамилия хозяина, И. Г. Краснопольский. Ну и всякие там завитушки, цветочки, листики… Что–то в этом роде.

И эти показания следователь внес в протокол допроса.

— Что это были за книги — названия?

— Да разве упомнишь их названия. Хорошо помню Библию. Вот такой толщины… — Сведенными ладонями Барыгин изобразил толщину книги. — В серебряном окладе, такой же толстый Коран, три тяжеленных тома «Мужчина и женщина»… Верблюд в Софрино до полночи листал второй том, голых баб рассматривал и половой вопрос изучал. Он любитель этого дела.

— Еще какие были книги?

— Двухтомник Дениса Давыдова, тоже старинного издания, потом несколько томов «Человек и Вселенная»… остальные названия я уже не помню. В общем, целый чемодан. Все книги — старинные, в кожаных переплетах, а Библия и Коран — в серебряных окладах и с цветными камешками. На солнце так переливаются…

— Мы остановились на том, как вы все четверо в одиннадцатом часу утра сошли с электрички на платформу Ярославского вокзала. И что же дальше?

— Валерку тошнило. Его выворачивало наизнанку. Я пошел с ним в туалет. Не хотел оставлять одного. Он бледный как смерть.

— А Шамин и Темнов?

— Шамин и Темнов, как и условились в электричке, пошли в камеру хранения сдавать чемоданы. Дома с чемоданами нам появляться нельзя. Нужно было искать клиентов, чтобы сбыть серебро, фарфор и хрусталь. У нас их было два чемодана. С книгами сложней. На них нужен купец понимающий.

Видя, что следователь иногда в записях отстает от показаний допрашиваемого, Барыгин делал паузы, и, когда ручка Ладейникова останавливалась, он продолжал рассказ:

— В туалете мы с Валеркой пробыли минут пятнадцать, пока он окончательно не очистил желудок и не умылся. Тут же пошли к камере хранения. Прошли по всем отсекам: нигде не нашли ни Шамина, ни Темнова. Подождали еще с полчаса. Я понял, что их замели. С нами в электричке ехал подозрительный тип. Я еще в вагоне подумал: наверное, ваш сотрудник. — Барыгин, глядя на пачку сигарет, попросил закурить. Ладейников молча кивнул головой и тоже закурил. — С вокзала я позвонил Шамину — его дома не было. У Темнова телефона нет. Ничего не оставалось делать, как ехать по домам. С Валеркой я расстался, когда мы вышли из метро «Проспект Маркса». Он пошел в сторону Моссовета, я зашел в Художественный проезд, выпил в кафе «Артистическое» сто граммов коньяка и пошел домой. Поздно вечером зашел во двор Валерки. Мать из–за города еще не приехала. Позвал его переспать у меня — он не согласился. Решил в скверике ждать мать и отчима. А дальше вам все известно.

— После того как вы сошли с электрички на платформу Ярославского вокзала, Шамина и Темнова ты уже не