Майя и раньше слышала такие рассказы, но всегда считала их невероятными. Как лучше убедить начальника тюрьмы, что она ничего подобного делать не собирается? Она решила сказать чистую правду:

– У-Пакада, я обязательно добьюсь, чтобы моего знакомого освободили, и вам неприятностей причинять не желаю.

– Ох, что вы, сайет, какие неприятности? Наоборот, мне одно сплошное удовольствие, особенно если я смогу доставить удовольствие вам. Я сейчас приведу узника, а вы пока подождите здесь, только наберитесь терпения – тюрьма большая, заключенных много.

За окнами стемнело. Майя, оставшись в одиночестве, расхаживала по комнате, не зная, чем себя занять и как отвлечься от тревожных мыслей. Она вспоминала путешествие по Нордешу, кайлет, скользящий по воде, Луму, неподвижно сидящую на корме лодки… Майя распахнула ставни, высунулась из окна, сорвала веточку чахлого плюща. Почему начальник тюрьмы так долго не возвращается? А вдруг он ее предал? Отправил посыльного к верховному жрецу или еще к кому? Может, ей лучше уйти? Нет, если ее предали, то сбежать не удастся.

За спиной скрипнула дверь. Майя обернулась, но из-за яркого света ламп на столе не могла разглядеть, кто возник на пороге. Она снова села на табурет. Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Перед Майей понуро стоял Таррин.

Она предполагала, что вблизи он будет выглядеть очень плохо, но едва не отшатнулась от жуткой вони давно немытого тела. Воспаленные глаза Таррина гноились, борода свалялась, сам он запаршивел, как больная скотина, что-то бормотал, трясся и заламывал руки, будто старый попрошайка.

– Таррин, – робко начала Майя, словно вмешиваясь в разговор каких-то невидимых существ. – Таррин, это я, Майя…

Он не ответил.

– Это я… – Она легонько коснулась его руки.

Таррин чуть приподнял веки и посмотрел на нее как будто издалека.

– А… Майя… Да, помню… – прошептал он и внезапно расплакался, точнее – заскулил, сгорбившись и мелко тряся головой.

– Ох, Таррин, бедняжка… Послушай! Да послушай же ты! Я тебе помогу, освобожу тебя. Но ты должен мне все рассказать. Присядь, давай поговорим.

Она тихонько потянула его за руку. Он испуганно пискнул – так тихо, что не напугал бы и птенца. Майя осторожно усадила его на скамью, чувствуя, как под обтрепанной рубахой проступают ребра и хребет. В этой самой рубахе Таррин попрощался с Майей в Мирзате.

– Таррин, не бойся. Я знаю, тебе страшно, я сама все это испытала. Послушай, у меня сейчас есть деньги и влиятельные друзья, я тебе помогу, спасу тебя. Скажи, в чем тебя обвиняют?

– Сенчо… – пробормотал он. – Сенчо нас обхитрил…

– Сенчо убили, давно уже, – негромко напомнила Майя и подумала, что Пакада наверняка подслушивает.

– Ага, – кивнул Таррин и жалобно посмотрел на нее. – Нас пытать будут. Как об этом подумаю, дурно становится. Просыпаюсь утром, вспоминаю, и жить не хочется. Знаешь, пока нас вели из Теттита, многие с ума сошли, только их все равно в темницу бросили. – Он закачался из стороны в сторону, почесывая завшивленную бороду.

– Да пойми ты, я теперь богата, прославилась на всю империю! Могу и маршала Кембри о милости просить, и самого Дераккона.

– Ага, слыхал я, – закивал он. – Как стали говорить, что Майя реку переплыла, я так и подумал, что ты это, больше некому. А хлеб весь заплесневел, – добавил он тем же тоном.

Жестокое обращение лишило Таррина способности связно мыслить; бодрствуя, он тщетно пытался забыть о грозящей ему участи. Майя содрогнулась, представив себе, какие кошмары ему чудятся, и едва не расплакалась, но сейчас нельзя было давать волю слезам.

– Ты мятежным хельдрилам в Тонильде помогал? – спросила она.

Таррин кивнул.

– Так вот откуда у тебя деньги взялись! – Майя ласково коснулась его руки. – И для Морки, и для меня…

– Я просто хотел… – прошептал он.

– Ты посыльным был? Сведения в Теттит и Энка-Мардету передавал?

– Деньги в дом приносил… – забормотал он. – Иначе где ж их заработаешь? Майя, убей меня, а? У тебя нож есть?

– Что ты, не говори так! Я тебя спасу, вот увидишь. – Превозмогая брезгливость, Майя поцеловала его в щеку. – А теперь слушай меня внимательно, это очень важно. Я попрошу помощи у моих знакомых, важных и знатных господ. Может, они захотят с тобой встретиться. Поэтому ты должен взять себя в руки. Сейчас я поговорю с начальником тюрьмы, заплачу ему, будет тебе и где помыться, и еда, и тюфяк удобный – это несложно устроить. Но поверь, Таррин, от тебя самого многое зависит. А я тебя из беды выручу – я, рыбка твоя золотая, помнишь?

– Помню, – вздохнул Таррин. – Но я же… когда тебя работорговцы увели, я даже искать не стал…

– Не время сейчас об этом вспоминать. Держи себя с достоинством, я сейчас начальника тюрьмы позову, скажу ему, что нам нужно. Не волнуйся, я все улажу.

У Майи при себе было триста мельдов – немного, но для начала хватит.

– У-Пакада! – крикнула она и громко постучала в дверь.

В эти дни даже Серрелинде было непросто встретиться с маршалом – Кембри был очень занят. Майя явилась к нему в особняк с утра пораньше, чем немало смутила дворецкого: в приемной было не прибрано, посетителей еще не принимали. Он объяснил, что маршал с сыном ушли во дворец Баронов, а потом собирались в нижний город, осмотреть войска в казармах перед выходом в Теттит. Да, госпожа Мильвасена уже встала. Может быть, сайет желает с ней поговорить?

Майе и в голову не приходило рассказывать Мильвасене о своих бедах. Дворецкий в алой ливрее почтительно замер в ожидании ответа. Майя задумалась – встречаться с Мильвасеной ей совсем не хотелось. Отчего бы это?

Мильвасена вела себя с Майей по-дружески, без стеснения говорила о себе, на равных делилась своими тревогами и ожиданиями. Если бы Майя рассказала ей о Таррине, Мильвасена наверняка бы посочувствовала и, может быть, замолвила бы за него словечко, однако при этом представляла бы себе простушку-крестьянку, соблазненную отчимом. Майю больше беспокоило не то, что скажет Мильвасена, а то, что она подумает, поэтому совета у баронской дочери просить не хотелось. Часто мы в глубине души не стыдимся, а, наоборот, гордимся своими поступками, потому что считаем их добрыми деяниями – и в своих глазах, и в глазах всепрощающих богов, – но все же нас смущает, что подумают о них другие со своей неизменной и неизменяемой точки зрения. «Ах, она не поймет…» – говоришь себе. «Значит, тебе стыдно?» – вопрошает внутренний голос. Нет, внутренний голос, не упрощай – или, по-твоему, солнечный луч нельзя разложить на радужное многоцветье? Или каких-то зверей следует считать нечистыми, потому что так утверждает одна из многочисленных религий? Да, каждый живет своими ценностями, которые не всегда совпадают с нашими.

Повинуясь внезапному порыву, Майя попросила удивленного дворецкого провести ее к маршальской сайет.