По первому вопросу никаких проблем не возникло, и советская сторона подписала с концерном «Маннесман — Тиссен» очередной грандиозный контракт «газ в обмен на трубы», а также целый ряд соглашений о строительстве Саянского алюминиевого завода и других аналогичных предприятий. А вот по второму вопросу, то есть обсуждению «нулевого варианта» нового американского президента Рональда Рейгана, напротив, возникли очень острые разногласия. Так, Г. Шмидт настаивал на принятии данного варианта, а Л. И. Брежнев в категорической форме отверг его, так как все члены высшего советского руководства и высший генералитет справедливо расценили его как «одностороннее разоружение» Москвы. Более того, во время торжественного обеда у Г. Шмидта Л. И. Брежнев выступил с приветственной речью, в которой предложил советский вариант компромисса, суть которого состояла в том, что до завершения Венских переговоров по разоружению Москва и Вашингтон отказываются от дальнейшего развертывания и модернизации всех своих РСД, расположенных в Европе; Москва в одностороннем порядке сокращает часть своих РСД в Европе; и, наконец, обе стороны подписывают новое соглашение либо о существенном сокращении этих ракет, нацеленных на европейские столицы, либо о полной их ликвидации. Однако этот вариант не устроил Г. Шмидта, и переговоры по военно-политической тематике окончились ничем, что, по свидетельству того же А. М. Александрова-Агентова, «привело… Леонида Ильича в крайнее раздражение»[991].

Помимо официальных встреч, Л. И. Брежнев встретился с лидерами ведущих политических партий, в том числе с вождями ХДС Гельмутом Колем и ХСС Францем Йозефом Штраусом. Обе встречи запомнились двумя заявлениями этих лидеров. Г. Коль в самом начале разговора заявил Л. И. Брежневу, что он встречается с будущим канцлером ФРГ, что буквально через год оказалось сбывшимся «пророчеством». А Ф. Й. Штраус неожиданно предложил советскому генсеку «совместно с русскими изгнать американцев из Европы» в обмен на «съедение ГДР».

7. На периферии советско-американского соперничества в 1974–1984 годах

а) Дела африканские…

Как считают целый ряд авторов (С. Я. Лавренов, И. М. Попов, А. Д. Богатуров, В. В. Аверков[992]), после многих лет преобладания европейской тематики в повестке дня советско-американских отношений во второй половине 1970-х годов в ней снова заметное место стали занимать неевропейские дела. Правда, вопрос о том, насколько сознательно высшее советское руководство шло на нарушение статус-кво на периферии мировой системы, до сих пор остается дискуссионным в зарубежной и отечественной историографии. В принципе, Москве не было особой необходимости вновь, так же как в хрущевскую эпоху, взваливать на себя новое бремя соперничества с Вашингтоном в отдаленных регионах мира, где у нее не было существенных экономических интересов и которые не имели ключевого значения для обороны страны. Но такой тип рациональных суждений, преобладавший в Политбюро ЦК после Карибского кризиса, видимо, уже не был характерен для нового советского руководства. Какова бы ни была сознательная приверженность Советского Союза логике статус-кво, различные «революции», госперевороты или другие внутренние катаклизмы в развивающемся мире неизбежно порождали в Москве соблазн их утилизации для усиления советского влияния и увеличения престижа СССР во всем мире.

В силу совпадений или сознательной внешнеполитической линии Москва стала снова укреплять свои позиции в тех зонах мира, положению в которых Вашингтон всегда придавал большое значение. В частности, именно тогда Советский Союз приобрел ряд опорных точек в Красном море, в частности в Сомали (порт Бербера), Эфиопии (порт Массава) и Южном Йемене (порт Аден), где были созданы мощные структуры для проецирования советской военной мощи на крайне важные для жизнеобеспечения США пути транспортировки нефти с Ближнего Востока.

Однако советско-американские противоречия распространялись не только на Ближний Восток, но и на Африканский континент, где еще с конца 1960-х годов заметный интерес к особому сотрудничеству с Москвой неожиданно стало проявлять новое руководство Сомали. Как известно, в конце октября 1969 года в результате военного переворота к власти в Могадишо пришел режим популярного в народе главкома сомалийской армии генерала Мохамеда Сиада Барре, который вскоре официально заявил, что его страна пойдет по «пути социалистического развития» и что ее «идеологией станут принципы научного социализма», состоящие из трех частей: его собственной концепции развития самодостаточных свободных общин, марксистского учения и ислама.

Первоначально Москва довольно скептически отнеслась к потенциальному союзнику, поскольку после военного переворота многие региональные кланы, не получившие места в центральном правительстве Сомали, развязали в стране острый вооруженный конфликт. Однако после того, как президент М. Сиад Барре пообещал советской стороне передать в ее полное владение глубоководный порт Бербера на южной оконечности Аденского залива, через который можно было контролировать транспортировку всей сырой нефти из Персидского залива в Красное море, ситуация кардинально изменилась. Министр обороны СССР маршал А. А. Гречко, который еще в феврале 1972 года посещал Сомали, и особенно главком Военно-Морского флота адмирал флота СССР С. Г. Горшков смогли убедить высшее руководство страны в целесообразности установления «дружеских отношений с этой страной». В итоге в июне 1974 года Л. И. Брежнев и его референт по международным вопросам Евгений Матвеевич Самотейкин приняли в Кремле вице-президента Сомали Мохаммеда Али Самантара. А уже в июле 1974 года Н. В. Подгорный и М. Сиад Барре подписали в Могадишо договор «О дружбе и сотрудничестве» сроком на 20 лет, и в итоге новый сомалийский режим на ближайшие несколько лет стал чуть ли не главным партнером Советского Союза на всем Африканском континенте, тем более что в самом конце июня 1976 года президент М. Сиад Барре провел Учредительный съезд правящей Сомалийской революционной социалистической партии[993].

Между тем в середине сентября того же года аналогичный военный переворот произошел в соседней Эфиопии, где группа военных во главе с Аманом Микаэлем Андомом и Менгисту Хайле Мариамом свергла с престола императора Хайле Селассие I. В результате всех этих событий власть в стране перешла к Временному военно-административному совету («Дерга») в составе 12 членов. Однако вскоре внутри самой «Дерга» начался острый конфликт, который в середине ноября 1974 года окончился трагической гибелью министра обороны и начальника Генштаба генерал-лейтенанта Амана Андома и установлением власти двух сопредседателей «Дерга» — бригадного генерала Тэфэри Бенти и подполковника Менгисту Хайле Мариама. Именно по его приказу буквально через неделю после этих событий были казнены 59 представителей высшей эфиопской знати — сторонников свергнутого императора, среди которых были 2 отставных премьер-министра, 12 губернаторов провинций и 18 генералов[994].

Между тем вскоре после переворота в Эфиопии развернулась конкуренция между двумя основными политическими партиями, сыгравшими важную роль во всех «революционных» событиях: Эфиопской народно-революционной партией