турецкими националистами было убито около 1 500 000 армян.545 Десятки тысяч отчаявшихся беженцев-армян пересекали северную границу и искали убежища в Российской империи.546

Анархист А. М. Атабекян вспоминал трагичное положение армянских беженцев. Он писал: „Я был там, я работал среди них, я видел их страданья, я слышал их стоны, а трупы, трупы… В Эчмиадзине, у подножия Арарата, под знойным солнцем, не успевали их во время хоронить… Вдоль дорог встречались покинутые умирающие, лежали неубранные трупы, или, – из наскоро засыпанных ям, – торчала то рука, то нога…“547

По сведениям очевидцев, нищие и истощённые, беженцы представляли горючий материал для вспышек эпидемических болезней. Спасясь от резни, многие погибали от дизентерии.548 В десятках городов империи были организованы сотни отделов, комитетов и организаций помощи беженцам. Они занимались выдачей еды, одежды, белья и обеспечением приюта десятков тысяч.549 550

Помимо массового беженства империалистическая война породила огромное количество социальных проблем. В их число входила нищета, попрошайничество среди престарелых и нетрудоспособных, бедность солдаток, сиротство, безотцовщина и беспризорность.551 552

Ещё одним следствием войны стал стремительный рост проституции и венерических заболеваний. Рынок проституции особенно увеличился за счёт женщин-беженок и малолетних проституток.553

В дополнение к этому среди военных наблюдался огромный рост психических заболеваний. Основатель психоневрологического института В. Б. Бехтерев отметил, что война увеличила число душевнобольных в армии почти в 3,5 раза. При этом Бехтерев основывал свои данные на русско-японской войне. Учёный сам признавал, что в Мировую обстоятельства заметно изменились, то есть усугубились.554

Психические заболевания и посттравматические стрессовые расстройства (ПТСР) на фронте были чрезвычайно развиты, но плохо изучены.555 Большинство психотерапевтов того времени ставили под сомнение существование „психоза войны“. Многие рекомендовали больным солдатам такие методы лечения, как нравственный покой, водолечение и электризацию.556

Психически травмированные военные стали жертвами неподготовленности отечественной психиатрии, институционального безразличия и неадекватного лечения.557 „Заложники траншей“, диагностицированные душевным недугом, сталкивались с общественной стигмой душевной болезни и социальной изоляцией. Они лишались многих гражданских прав. Солдатам-„невротикам“ отказывали в пенсии.558

В тылу фронтовики ощущали дезориентацию и нарушение координации. Их бил озноб, одолевали необъяснимые вспышки гнева и мучили галлюцинации. Провалы в памяти, бессонница, кошмары, панические атаки и мысли о самоубийстве превращали долгожданное возвращение домой в непрекращающуюся агонию.559

Даже те солдаты, которые на первый взгляд были здоровы, в действительности оказывались психически неустойчивы. Филолог Лев Успенский вспоминал, как в конце 1916 года молодые офицеры приезжали с фронта землисто-бледные, с обозначившимися скулами. По ночам они кричали непонятное: „Пулемет справа, справа… Да добей же ты его, чтоб тебе!“560

Успенский продолжил: „Их дергал тик. Они, мальчики, пили, когда могли достать, водку стаканами… Они отмалчивались, ничего не рассказывали, не хотели говорить с папами-мамами, собирались с такими же, как они, фронтовиками в подозрительных гостиницах, с девицами, которых и подозрительными нельзя было назвать, до того всё ясно…“561

Наряду с латентными следствиями войны налицо были и явные, вроде инвалидности. На улице перебинтованные офицеры и солдаты на костылях были повсюду.562 Неразвитость протезной индустрии в стране вело к безнадёжности и отчаянию.563

Снабжение инвалидов протезами производилось в Петрограде, Москве и Киеве. В начале войны Главное военно-санитарное управление ошибочно определило число протезов в 25 тысяч на 1,5 года. Как выяснилось позже, ампутаций было значительно больше. Согласно документам, из-за низкой скорости изготовления протезов многим приходилось месяцами ждать в очереди.564 Для безногих солдат строили Дома инвалидов.565

Санитарные потери страны были колоссальны. Число раненых за годы войны, не считая повторных ранений, достигло почти 5 миллионов. Санитарные органы насчитывали 2 844 500 раненых, не считая раненых и взятых в плен. Больные, по данным санитарного ведомства, составляли 2 300 000 человек.566

Лишь по официальным данным Главного Военно-Санитарного Инспектора, число уволенных со службы из-за ран, контузий и болезней достигало 700 тысяч.567 Число это, вероятно, было занижено. Раненые и увечные были в избытке даже в Петропавловске-Камчатске.568

В 1917 году, инвалидам в Петрограде раздавали медали и Георгиевские кресты. Согласно процедуре, все инвалиды, отправляемые в регионы, награждались крестом в случае полной неработоспособности и медалью в случае частичной неработоспособности. За одну потерянную руку или глаз давали медаль. За полную слепоту или безрукость – крест.569

Вернувшимся из немецкого плена инвалидам, потерявшим работоспособность вследствие жестокого режима заключения, Георгиевских крестов не полагалось. Это вело к недовольству и протестам.570 Но даже в случае получения креста жалкая металлическая бляха была ничтожной платой за потерянное здоровье.

Количество инвалидов войны делало классовый водораздел в обществе заметным как никогда.571 Число контуженных, обожжённых, отравленных газами, обезображенных, слепых и глухих среди трудящихся масс было ошеломляющим. Оно не шло ни в какое сравнение с потерями буржуазии.

Лингвист И. М. Дьяконов вспоминал, как в столице, будучи ребёнком, с матерью он то и дело встречал слепых, которых очень боялся. Очевидец отметил, как жутко было видеть слепых в серых шинелях, с пустыми глазам, неверными шагами движущихся по Песочной, постукивая железными клюками.572

Советский полководец Г. К. Жуков также вспоминал, как на каждом шагу в Москве ему доводилось встречать несчастных калек, вернувшихся с фронта. Тут же он видел, как рядом по-прежнему широко и беспечно жили сынки богачей. Жуков с раздражением заключил: „Они разъезжали по Москве на 'лихачах', в шикарных выездах, играли на скачках и бегах, устраивали пьяные оргии в ресторане 'Яр'.“573

Запросы войны также выявили огромные недостатки в медицинской сфере тыла.574 Диктаторские полномочия Верховного начальника санитарной и эвакуационной части России принца А. П. Ольденбургского усугубляли и без того критичное положение.575 По воспоминанию современников, высший сановник был человеком капризным, упрямым и крайне ограниченным.576 Несмотря на то, что Ольденбургский был слабым организатором, он постоянно вмешивался во всё своими бесконечными циркулярами. Он также любил терроризировать подчинённых своим криком.577 За взбалмошный нрав Ольденбургского прозвали „Сумбур-паша“.578

Военно-санитарное дело в Российской империи было фрагментировано и рассредоточено по различным военным ведомствам. Это заметно усложняло координацию работы.579 580 Госпитали, лазареты и эвакуационные пункты были переполнены ранеными.581

На фронте и в тылу развивались эпидемии холеры, дизентерии, малярии и других заболеваний.582 Были также зафиксированы случаи оспы, ожидался тиф. Но, по словам врача Л.