посыпались, гремя по крышам вагонов, падая в толпу, калеча, убивая. Из дымного облака рухнула на перрон огромная вековая ель, стряхнула с себя взметнувшееся над вагонами облако снега. Новогодний, праздничный запах хвои мешался с ядовитым дымом разрывов.

Арину сбили с ног. Пока Резанцев помогал ей подняться, она, оглушённая до полной потери реальности, рвала взглядом разрозненные куски происходящего: мелькание бегущих ног, волочащиеся по снегу серые ленты размотавшихся бинтов, брошенные носилки с ранеными. Умоляющие руки, мелькающие полы шинелей.

Резанцев тряс Арину за плечи, что-то кричал ей. Она вдруг очнулась от забытья, грубо оттолкнула его, побежала, пытаясь перекричать грохот. Мельтешили люди, кривились немые от грохота рты. Резанцев пытался поймать Арину за локоть, кричал ей в самое ухо:

– Лучше спасти тех, кого ещё можно спасти, чем погубить всех.

– Бросьте меня учить. – Арина порывисто вырвала из его руки локоть, обернулась, глядя со злым и презрительным удивлением. – Почему вы здесь, разве ваше место не в окопах? Мне рассказывали, вы творите в бою чудеса храбрости, а вы оказывается паникёр и дезертир.

Испуганно засвистел паровоз, нервно дёрнул вагоны. Из-под неожиданно затихшего грохота обнажился рвущийся от бега крик:

– Австрийцы!.. Австрийцы идут!

Железный лязг пошёл вдоль вагонов, – в хвост состава. Поезд тронулся, голова его уже втиралась между двумя товарными составами, а Арина, уронив на лёд муфточку, беспомощно стояла посередине мечущейся толпы. Вперемежку с ранеными бежали небритые солдаты в распахнутых, развевающихся на бегу шинелях. Сбивали с ног раненых, топтали их.

– Арина Сергеевна, вы уже ничего не сделаете, – криком уговаривал её Резанцев. – Садитесь в поезд. – Встряхнул её за плечи. – Слышите меня?.. Поезд уйдёт без вас.

Видно понял по её потерянным глазам, что уговаривать бесполезно, как мешок перекинул её через плечо, бегом понёс к ближайшему вагону. На ходу передал Арину на руки стоящему на подножке вагона санитару, ухватился за поручень, ногой отпихивая цепляющихся за полы его шинели солдат – явно из дезертиров.

Кто-то из бегущих за вагоном солдат скинул с плеча винтовку, торопливо передёрнул затвор, выстрелил вдогон поезду. Резанцев вдруг обмяк, рука его медленно разжалась. Выпуская поручень, он упал спиной в снег, прямо под ноги бегущим дезертирам. Кто-то споткнулся об него, полетел кубарем.

Арина рванулась прыгнуть с поезда. Грубо выворачивая ей руку, её потащили в вагон, силой оторвали пальцы от поручней. Дальше всё рвалось хаотичными разрозненными обрывками глупого несуразного сна. Порхающие белые занавески в разбитых окнах, горящие вдоль путей пакгаузы, чёрный дым, острые края рвущегося на ветру пламени. Забитые людьми проходы вагонов, небритые щёки, тёмные круги под глазами, серые от грязи бинты, бурые пятна засохшей крови.

Через шаткие, пронизанные сквозняками переходы Арину провели в начало поезда. Она шла лунатической походкой, покачиваясь и хватаясь за перегородки, когда на стыке рельсов колёса пытались выбить у неё из-под ног лязгающий пол. Уже где-то вначале поезда налетела Ольга – обняла, гладила её по щекам:

– Господи, а я уж думала, ты не успела сесть. Дезертиры под дулами винтовок заставили машиниста тронуться. Их полон поезд.

Арина молча вошла в купе, села. Стаканы болтало в серебряных подстаканниках. Пахло валерьянкой. Арина понюхала руку, смутно вспомнила: там, в вагоне, когда её оттягивали от дверей, кто-то чуть не силой заливал ей в рот валерьянку…

К чёрту валерьянку!.. Торопливо открыла шкафчик, плеснула в рюмку коньяка, залпом опрокинула в рот. Кривясь одновременно и от коньяка и от плача, села, прислонила лоб к чудом сохранившемуся оконному стеклу. Ольга торопливо присела сзади, обняла её за плечи.

– Что-нибудь с ним?

Арина вместо ответа затряслась в плаче. Не смея больше расспрашивать, Ольга прислонилась щекой к её спине. Так и сидели они, покачиваясь вместе с зыбким вагоном. У Арины от холодного стекла заломило лоб, но даже не пошевелилась – глядела как завороженная в окно.

Ольга наконец поднялась.

– Ты сиди, я гляну, что в поезде.

В душе у Арины тоже ворохнулось, – пойти навести порядок: в половине вагонов нет окон, раненые вповалку лежат в проходах, что с персоналом неизвестно – кто ранен, кто остался на станции? Но лишь вздохнула, теснее прижалась лбом к стеклу. Впервые пренебрегла своим долгом. Поставила свои мятущиеся чувства превыше всего.

Паровоз протяжно завывал, пронося вагоны мимо будок обходчиков, мимо старых заснеженных тополей, мимо искристых белых полей, по которым стлались голубые клубистые тени паровозного дыма. Из всего этого бессмысленного, будто потустороннего мелькания, отчего-то запомнился один полустанок, на котором поезд сбавил ход и полз со скоростью пешехода.

Ничто не напоминало о войне. На переезде у полосатого шлагбаума мирно дышали морозным паром лошади, мальчишка, накрест повязанный по груди бабьим шерстяным платком, радостно прыгал, поворотами головы провожая вагоны. Заснеженное дерево бросало на углаженную санями дорогу густую, почти летнюю тень, сутулился колодезный журавль, и ярко блестела в солнечных лучах охрусталенная льдом колодезная бадья.

Глава 13

На узловой станции состав задержали. Привычно вздыхая, Арина пошла к коменданту – разбираться. Не счесть сколько было в её жизни этих станций и споров о том, что важнее: дать в первую очередь путь санитарному поезду, или же составам со снарядами, чтобы работы для санитарных поездов было меньше. На этот раз причина задержки была другая, – взбунтовалась воинская команда, составленная из выздоравливающих солдат.

Прямо на путях возле тёмно-красных теплушек орал, хрипел, дымил табаком и возмущённо плевался солдатский митинг. У входа в станционное здание хрустело под ногами разбитое стекло. Комендант – молодой капитан с седеющими висками – даже не посмотрел в сторону Арины. Она возмущённо говорила ему о раненых, о долге и вдруг осеклась на полуслове.

– Вы слышите меня?

– Слышу – долг!

– Ваш долг, между прочим.

– Перед кем?

– Как перед кем? – растерялась Арина.

Капитан сгрёб в кулак ворох телеграфных лент, кинул их на другой край стола, поближе к Арине.

– Царь отрёкся от престола. В Петрограде революция. – И наконец поднял на Арину усталые глаза, словно пытаясь понять, дошло ли до неё сказанное. – Всё! Нет больше Российской империи. Полюбуйтесь в окно, барышня, – теперь такое безобразие по всей России творится.

Ошарашенная новостью, Арина поспешила назад к поезду. До самого вечера сидели, не выходя из вагонов, удивлённо глядя, как за окнами собирались толпами солдаты и железнодорожники. Откуда-то появились красные флаги, гремело радостное: «Ура!»

Доктор Кайтанов «ходил в народ», вернулся весёлый, возбуждённый, с красным бантом на груди.

– Арина Сергеевна, – свобода! А солдат не стоит бояться, они не сделают ничего плохого, это же наш русский народ. Да, расправьте же брови! Свобода!

Арина отвечала ему, не распрямляя сдвинутых бровей: