— Вы помните этот разговор дословно? Вы… были там?

Последняя фраза стрелка прозвучала почти утвердительно. Прекрасная Охотница одарила его снисходительной улыбкой.

— После арестованного отвезли в 3-е отделение. Звали его Дмитрием, фамилия Каракозов. Из революционеров — учителей, адвокатов и студентов. Они готовили насильственный переворот. 36 из них приговорили к каторге и ссылке, а самого Каракозова повесили на Смоленском поле.

Фролов остро глянул на молодую женщину. — Вы ведь сейчас сказали… не всё… верно, Диана Михайловна?

— Ну в общем…

Арбенина неопределенно пожала плечиками.

— За исключением двух, малозначительных для истории деталей. После того у нас в России появился новоиспеченный дворянин…

— Ах, славный Осип! — кивнул Фролов. — Сие мне известно.

Мастеровой Осип Иванович Комиссаров после того случая был против всех правил возведен во дворянство «за доблестное спасение жизни Императора Александра II», о чем взахлеб писали все газеты, упиваясь верноподданническими восторгами.

— Нынче он уже не мужик-картузник, а дворянин Комиссаров-Костромской. Потому как происхождения Осип — из крестьян Костромской губернии.

— Удачно подвернулся под руку? — осведомился Петр Федорович.

— Есть и другие версии, — заметила Прекрасная Охотница. — Целых две. В Третьем отделении убеждены, что стрелявший промахнулся в царя исключительно вследствие своей неопытности в обращении с оружием.

— А другая?

— Она малоизвестна, — ответила Арбенина. — Будто бы дуло пистолета господина Каракозова и впрямь оттолкнул стоящий рядом Комиссаров. Но только…

— Что — только?

— Только лишь вследствие того, что Комисарова в свою очередь толкнули. В результате чего пуля-дура и пролетела рядом с головой нашего государя.

— И так удачно толкнули, — продолжил за Охотницей Фролов, — что тот толкнул студента с пистолетом!

— Именно, — кивнула Арбенина, на сей раз уже без тени усмешки.

— Надо полагать, человека, толкнувшего картузника, в итоге так и не обнаружили? — спросил Петр Федорович.

— Разумеется, — подтвердила петербургская гостья. — Сами посудите, до того ли было! Шум, гам, крики, дым пороховой — все боялись, что задело государя.

— Стало быть, это и есть вторая деталь, как вы говорите, для истории малозначительная! — восхищенно покачал головой Фролов. — Ловко!

Он с минуту любовался молодой женщиной, оказавшейся одновременно и яркой, и умеющей оставаться в тени даже на ослепительном свету покушения на государя.

— Чертовски интересно, — выдохнул Фролов, облизывая от возбуждения и любопытства разом пересохшие губы. — У нас в Казани по этому случаю возведена крупнейшая из городских часовен. «В память избавления Государя Императора Александра II от злодейского покушения 4 апреля 1866 года».

Глаза стрелка блестели в этот миг искренним, неподдельным интересом.

— А как же Париж? Вы там тоже…

— Была проездом, — любезно подсказала ему Арбенина… — По чистой случайности, в те же дни, что и наш император.

После чего деланно вздохнула.

— А вы любознательны, Петр Федорович. Что ж, открою вам и этот секрет. Быть может, он поможет вам образумиться.

И, вновь не обращая внимания на протестующие жесты стрелка, поведала Фролову без особых, впрочем, подробностей французскую историю, случившуюся с русским самодержцем.

После покушения 4 апреля что-то изменилось, надломилось, сломалось в прежде стойком и мужественном императоре всея Руси. Александр отныне производил на окружающих тягостное впечатление. Вместо сияющего здоровьем красавца-усача, любителя жизни и любимца женщин, он очень быстро превратился в усталого, поникшего человека, разочаровавшегося во всем и вся.

— А, это вы, голубушка, добрый ангел-охранитель! — обмолвился как-то министр государственного просвещения Головнин, повстречав приватно Арбенину для некоторых консультаций — посоветоваться. Дарья Михайловна старалась на виду не бравировать своими связями при дворе, да и не было в том особенной нужды.

В чем может нуждаться женщина, которой покровительствует сам император всероссийский?

А она в свою очередь незримой тенью хранит его всякий раз, когда государь выезжает в свет?

Кто, спрашивается, в свете сияния, исходящего от государя, обратит надолго внимание на даму в толпе, пусть и видную собой, но в скромных одеждах, диктуемых нынешними демократическими временами?

— Что государь, как он? — спросила Прекрасная Охотница, не видевшая его уже неделю.

— Грустная картина, Дарья Михайловна, — тут же запричитал Головнин. — Он пребывает постоянно в желчном, нервическом раздражении.

— Вот как? А мне он казался только лишь грустным… — заметила Диана.

— И грустным, и скорбным, и… тссс!

Министр приложил палец к губам и воровато оглянулся, точно их кто-то мог подслушать.

— А также — совершенно напуганным. Да-с. Одним словом, он вызывает своим плачевным видом соболезнование.

Однако Александр недолго пребывал в апатии. В скором времени полетели со своих постов петербургский губернатор Суворов и сам Головнин, люди умеренно либеральные, современных взглядов. К большому разочарованию Арбениной подал в отставку ее начальник, шеф Третьего отделения жандармов князь Долгоруков. Взамен их тут же заблистали граф Муравьев, назначенный главой Следственной комиссии, и князь Гагарин, создатель Особой комиссии по разработке мер укрепления внутреннего спокойствия. На петербургское губернаторство сел генерал Трепов, а жандармский корпус возглавил молодой и энергичный граф Шувалов. В скором времени Шувалов утвердился ближайшим и доверенным человеком государя.

А его меж тем поджидала смертельная опасность не только в родной державе. В июне 1867 года Александр II отправился с официальным визитом во Францию. И у тайной полиции, и у ее сверхсекретной сотрудницы Дарьи Арбениной забот прибавилось выше головы. Поскольку тут была замешана императорская любовь!

Всего три недели назад, 20 мая, император уже гостил в Париже. Вместе с двумя сыновьями, Александром и Владимиром, самодержец всея Руси остановился в Елисейском дворце, нарочно выбрав те же апартаменты, которые полвека назад занимал другой российский император Николай I. Формально целью приезда Александра II было посещение Всемирной выставки. Царское семейство встречал Наполеон III, в честь высокого русского гостя в королевском дворце Тюильри был дан роскошный бал, затем Александр отправился на спектакль в Оперу.

— Катька тут, — сетовал Шувалов, давая Арбениной очередные инструкции. — Ах, беда… Я-то, конечно, играю пока роль осла, мол, ни слухом ни духом. Но чует мое сердце: быть у государя свиданию с княжной Долгоруковой. Заранее заявилась в Париж, вертихвостка, прости Господи! Да невестку с собою прихватила, не иначе для отвода глаз. Так что и ты, Дарьюшка, смотри в оба. Государь-то последнюю осторожность потерял, не иначе о Катьке все помыслы. Одно слово — Париж… Треклятый город, одни шашни тут на уме, по себе чую. Даже у самого благонамеренного человека, образца добродетели.