сделала движение встать, но полковник предупредил ее, протянул руку: вставать не надо! Он повернулся ко мне и также молча показал, чтобы я пересела на стул у противоположной стены, вероятно, он не хотел, чтобы вошедший из коридора увидел меня.

В комнате наступила тишина.

Слышно было, как открылась дверь, в квартиру вошли, потом дверь захлопнулась, щелкнул английский замок. «Похоже, — с удовлетворением подумала я, — он сам отрезал себе путь к отступлению!»

Полковник неслышно поднялся.

— Уля! Где ты, — позвал громкий мужской голос. — Уля?.. — В дверях появился мужчина… Среднего роста, коренастый… но не Морозов.

Увидев нас, он остановился. В близко поставленных голубых глазах промелькнуло любопытство.

— Извините… Здравствуйте.

— Здравствуйте, — ответил полковник и быстро взглянул на меня, я мотнула головой: не он! Полковник перевел взгляд на Морозову.

— Это мой муж, Антон Мокеевич… Морозов.

Мужчина прошел в комнату и, улыбаясь, подал мне руку.

Было чему удивляться.

— А это товарищи из милиции, — объяснила Ульяна Тимофеевна.

— Из милиции? Что же раы, интересно, натворили?..

— Хотим задать вам несколько вопросов, и только. Разрешите, Антон Мокеевич?

— Пожалуйста.

Но мужчина не успел сесть, в коридоре зазвенел звонок.

— С вашего позволения, Антон Мокеевич, дверь откроет Валентина Дмитриевна, а?

Мужчина растерянно посмотрел на нас.

Я волновалась и не смогла сразу ухватить ручку замка, чтобы крутнуть ее — пальцы скользили. Наконец дверь открылась.

На лестничной площадке стоял маленький худенький старичок в широкой вельветовой куртке, в руках сетка с бутылками молока.

— Здрасте, — сказал он. — А я что-то вас не знаю.

— Я знакомая Ульяны Тимофеевны.

— А я их сосед… Можно?

— Пожалуйста.

— Вот и хорошо.

Старичок прошел в комнату, я вошла за ним. Антон Мокеевич уже сидел рядом с Ульяной Тимофеевной.

— Здрасте, соседи… У вас гости, извините, я на одну минуту. За ключом зашел… Вы сидите, Ульяна Тимофеевна, я знаю где висит. Сегодня, Мокеич, был я в заводоуправлении, все-таки тянет — хоть и на пенсионе. Портрет твой видел в аллее — значит, в передовики вышел!..

Старичок потряс руку поднявшемуся навстречу Морозову.

— А на том — до свидания. Спешу!

— Заходите к нам через часик, Герасим Михайлович, чайку попьем, — пригласил Морозов.

— Зайду. А сейчас поспешу, а то Андрейка вот-вот из школы заявится, надо поесть приготовить.

— Балуете вы его, Герасим Михайлович.

— Внук. Фамилию сохранит!

Старичок, захватив ключ, вышел.

— Смотрю я, правда, недоразумение какое-то… — смущенно сказал полковник (я впервые видела его таким). — И все же… прошу извинить нас, без вопросов нам не обойтись. Теперь тем более… Антон Мокеевич, покажите мне, пожалуйста, свой паспорт.

— Уля, где паспорт?

Ульяна Тимофеевна открыла шифоньер, приподняла на верхней полке стопочку отглаженного белья и достала из-под нее дамскую сумочку.

Она молча положила перед полковником паспорт и снова села.

Полковник взял паспорт. Я не выдержала, подошла сзади, заглянула через плечо — паспорт как паспорт: фотография, фамилия, имя-отчество…

— Вы получили этот паспорт два года назад, Антон Мокеевич? — спросил наконец полковник.

— Два года, кажется… Там написано.

— Написано… Вы обменяли его на старый паспорт? Срок старого паспорта истек, а?

— Ах, вот оно что… Нет, срок старого паспорта не истек, — я его потерял, свой старый паспорт.

— И при каких обстоятельствах потеряли? Это случилось в Камнегорске?

— Здесь, да-да… Не помню уж, для чего он мне был нужен, я таскал его несколько дней в кармане — и потерял.

— Может быть, его у вас украли?

— Не думаю. Я его в бумажнике носил вместе с деньгами, но деньги не пропали. Паспорт я просто, наверно, где-то обронил.

Полковник полез в карман, достал конверт и вынул из него пачку фотографий.

— Антон Мокеевич, я вам сейчас покажу несколько фотографий — если вы найдете среди них кого-нибудь из ваших знакомых, пожалуйста, скажите.

Антон Мокеевич взял фотографии в руки, стал перебирать их.

— Спешить не надо, — попросил полковник.

— Этого человека я знаю, — сказал вдруг Антон Мокеевич и протянул фотографию полковнику.

— Ульяна Тимофеевна его тоже знает?

— Конечно. Это же…

— Секундочку!.. Ульяна Тимофеевна, посмотрите теперь вы.

Искаков забрал у Антона Мокеевича остальные фотографии, приложил к ним ту, что держал в руках, и, как колоду карт, перетасовал.

— Возьмите.

Ульяна Тимофеевна указала на ту же фотографию: человек, изображенный на ней, был ей знаком.

— Положите ее, пожалуйста, на стол.

Я взглянула — на столе лежала фотография пассажира такси, ее пересняли, я знала, с фотокарточки, хранившейся в личном деле на металлообрабатывающем заводе.

— И кто же этот знакомый вам человек? — спросил полковник, он легко, едва касаясь, застучал пальцами по скатерти.

— Токарь один, он работал в цехе с Антоном, — объяснила Ульяна Тимофеевна. — Фамилия его Сибирцев, зовут Семеном.

— А он нам назвал себя Морозовым Антоном Мокеевичем. И предъявил паспорт.

— Ты смотри?!. Значит, паспорт я не потерял, а его украли? Могло быть, могло быть, в раздевалке наши кабинки стояли рядом… Кусай его мухи!

— Зачем это ему понадобилось? — удивилась Ульяна Тимофеевна.

— Теперь я припоминаю… Он как-то быстро, сразу же после моей истории с паспортом, уехал. Уволился и уехал — ни с кем не поговорил, не посоветовался, мы все еще удивились…

— Сибирцев Семен… А как его отчество? — спросил полковник.

— Семен… Семен… Мы его все Сеней звали. Ты не помнишь, Уля?

— Кажется, Геннадьевич.

Сибирцев оказался Семеном Григорьевичем, а не Геннадьевичем. Это мы выяснили на следующий день в отделе кадров моторостроительного завода. Здесь, в архиве, нам отыскали его личное дело, в нем хранилась заполненная собственноручно Сибирцевым анкета, из нее мы узнали также, что Сибирцев уроженец села Березки Тамбовской области.

А вечером мы с полковником гуляли по набережной Каменки. Самолет улетал в час ночи, до отлета оставалось еще уйма времени, все дела были сделаны, машина за нами должна была прийти в двенадцать, и мы вышли погулять по набережной. Ночь, незнакомый город, который мы покинем через несколько часов, пахнущий рекой ветерок — все это настраивало на грустно-лирический лад. Река в этом месте была взята в гранит. В черной воде отражались зарницы, вспыхивающие над заводом на противоположном берегу. Завод находился как раз напротив, правее была уже степь с редкими кустарниками. Сейчас в этой стороне было темно, только где-то далеко светили желтыми окнами два дома — крупнопанельные близнецы начали перебираться и туда.

Полковник держал меня под руку, я чувствовала сквозь рукав его пальцы — чуть повыше локтя, мне было хорошо и спокойно. И было тревожно, потому что я думала о любви. Я думала о многом в эту минуту — о любви, и о том, для чего человек живет, о вечности, я вспомнила, как сосед Морозовых Герасим Михайлович сказал про своего внука, что он «сохранит фамилию». «Самое