Хотя улицы были пустынны, в плотной массе восторженно настроенных солдат вокруг дворца его прибытие произвело большой резонанс. В самом дворце экс-королева Гортензия, новая хозяйка, вместе с другими дамами клана Бонапарта готовилась принять его в то время, как большинство прежних его министров были наготове. При появлении его коляски солдаты бросились на нее со всех сторон и даже под колеса, обезумев от восторга. Стремительно открыв двери, они высоко подняли своего героя и понесли его во дворец, и тысячи военных громко приветствовали его. Как и в последние дни имперского Рима, императора выбирали солдаты.

Наполеон имел возможность немедленно сформировать свое правительство, поскольку большинство министров, ранее ему служивших, были готовы снова поступить на службу. Маре, герцог Бассано, вернул себе пост государственного секретаря, Фуше — министра полиции, Годен — министра финансов. Камбасерес стал министром юстиции, а Коленкур после непродолжительных сомнений согласился стать министром иностранных дел. Состоялось два важных новых назначения. Карно стал министром внутренних дел, а маршал Даву — военным министром.

L'Empire, cest la paix («Империя — это мир!» — фр.), главный лозунг своего племянника, Луи Наполеона Бонапарта, который искал власти позднее в том же веке, был и темой публичных выступлений Наполеона в марте 1815 года. Но Даву он говорил совершенно другое. Как бы сильно он ни надеялся, что совершенный им захват власти признают за границей, он понимал, что война была почти неизбежна. Он уезжал с Эльбы в убеждении, что можно будет, по крайней мере, поддержать мир с Австрией, но даже это уже было сомнительно, принимая во внимание прокламацию Талейрана, которую на тот момент он уже видел. Он обсудил это со своим военным министром утром 21 марта и дал ему схему военных приготовлений. В его голове уже оформлялся план Бельгийской кампании: если разразится война, ему представится возможность захватить страну, которую он очень хотел вернуть Франции. Он вычислил, что союзники будут готовы атаковать его самое раннее в середине июля. Основная часть лучших английских войск находилась в Америке, русские армии были в Польше; Австрии, если она и решиться воевать, будет очень мешать сложное положение в Италии, где его единственный союзник, его сводный брат Иоахим Мюрат, король неаполитанский, может устроить диверсию. Он намеревался разделять своих врагов и надеялся, что сможет отложить военные действия до ранней осени, когда, как он полагал, у него будет 800 000 вооруженных людей.

Вскоре после совещания с Даву он призвал в Тюильри нескольких генералов, славно служивших ему в прошлом, каждому из которых было около сорока лет, и которые желали хорошенько послужить в предстоящей кампании, где они могли заполучить звание маршала за свои победы. Это были Эрлон, Рейль, Жерар, Рапп и Лобау. Эрлону было предложено сформировать первый корпус, который должен был разместиться в Лилле, Рейлю был дан второй корпус в районе Валансьенна, четвертый корпус, размещенный в районе Меца, отошел к Жерару, Раппу отдали пятый корпус с центром в Страсбурге, а Лобау — шестой, расположенный внутри и вокруг Парижа. В течение апреля третий корпус должен был быть отдан генералу Вандамму. Наполеон планировал управлять операцией из Мобежа, к которому эти шесть армий, в свою очередь, должны были подойти сколь возможно быстро и не привлекая к себе внимания. На тот момент они получили статус corps d'observation (наблюдательный корпус — фр.) для сокрытия их воинственных намерений. Седьмой и восьмой корпуса планировалось сформировать позднее для защиты южной и западной границ.

Наполеону хотелось немедленно объявить всеобщую мобилизацию. Он писал Даву 26-го числа: «Считать, что армию можно набрать как-либо иначе, нежели посредством всеобщей воинской повинности, — идея совершенно бессмысленная. Более того, полагаю, я достаточно владею нацией, чтобы заставить ее понять это». Но он обнаружил, что не сумел завоевать той власти, которую путешествие с Эльбы среди ликующих толп обещало ему. Самой популярной мерой Людовика XVIII была отмена всеобщей воинской повинности, и Наполеона уверили в том, что народ не потерпит ее восстановления. Теперь император должен был полагаться на регулярную армию и волонтеров.

Достигнув Парижа, Наполеон понял, что атмосфера здесь совсем не та, что в провинции. Его приветствовали в Тюильри с величайшим энтузиазмом, но лишь военные и бонапартисты, искавшие службы. Граждане Парижа в этом не участвовали. В последующие недели он узнал, что парижский энтузиазм исходил по большей части от праздных, пустоголовых зевак, жаждущих развлечений, и что люди избегали опасных улиц из-за накала страстей и насилия. Основательная, трудолюбивая часть населения была либо против него, либо безразлична, особенно враждебно настроены были юристы.

По пути из Канн в Париж он отвечал духу толпы и представлял себя как солдата революции. Он говорил, что менее желает быть правителем Франции, чем первым из ее граждан. Он вернулся, чтобы освободить страну от рабства, в которое ее хотели ввергнуть дворяне и духовенство. В этом не было ни капли искренности, за исключением того, что он намеревался поддерживать порядок и говорить на языке, более соответствующем уровню его притязаний на престол, нежели язык династии.

Революционные настроения были сильны и еще усилились после бегства короля. «Я вижу, что ненависть к дворянам и духовенству так же сильна и так же распространена, как и перед началом революции», — говорил Наполеон. Однажды, вскоре после своего прибытия, он выехал на конную прогулку в Фобур-Сен-Жермен и был окружен обозленной толпой, которая гневно грозила кулаками в сторону домов аристократии и призывала его ее возглавить. Однако он нахмурился и выразил свое неодобрение. «Одно резкое слово, — говорил он позже, — или даже выражение нерешительности на лице, и все было бы разграблено». Пристрастие Наполеона к порядку и дисциплине не позволяло ему симпатизировать неуправляемым толпам. Он также гордился тем, что происходил из благородной итальянской семьи[48], и ему доставляло удовольствие восстанавливать в своем дворце префектов, пажей, глашатаев — словом, все, что требует монархический этикет.

Людовик XVIII приехал в Бельгию и увидел людей в состоянии тревоги. Все полагали, что Наполеон немедленно оккупирует страну, которую французская армия жаждала завоевать заново. Войска Англии и Ганновера поспешно собирались вдоль своих границ, и повсюду велись приготовления к обороне. (Эти войска должны были обеспечить поддержание порядка, пока союзники не установят новый режим.) Многие в Европе думали, что Наполеон нанесет удар немедленно и войдет в Брюссель в ближайшие несколько дней, и некоторые из его сторонников убеждали его пойти этим курсом. Однако он вряд ли бы сделал это, если бы надеялся прийти к соглашению с союзниками. Более того, хотя приграничные районы Франции находились в руках бонапартистов и его позиции были с очевидностью сильны, районы вокруг Марселя и Бордо демонстрировали ему свою крайнюю враждебность. Необходимо было подавить внутренние беспорядки, прежде чем начинать войну за границей.