Она юна, прекрасна, как луна,

И так же далека от нас она…

Глупая песенка. И все же…

И все же это не мешает ему безумно ее любить.

В этот момент Эверард увидел, что графиня подняла глаза и нахмурилась. Из фургона с пленниками доносился разъяренный рев. Ее маленькая дочурка что-то сказала, и графиня оглянулась, видимо, ища его глазами, чтобы выразить свое недоумение по поводу происходящего.

Тихо выругавшись, Эверард поскакал в арьергард.

Через несколько минут Лвид сказала:

– Смотри, что ты натворил. Если бы ты не требовал вернуть тебе одежду, они не поколотили бы тебя.

Она сидела, болтая ногами у открытой задней двери. Насильственное купание смыло с ее лица следы угля и красной краски, которой она мазала губы. Ее темные, сбившиеся в диком беспорядке кудри были чисты. И выглядела она гораздо моложе.

Лвид наблюдала, как рослый темноволосый предводитель рыцарей с нахмуренным видом отъехал прочь. На крики пленника он тут же ответил несколькими ударами хлыста и в заключение ударами кнутовища по голове. И теперь Сенред глухо стонал, обхватив руками голову.

– На этот раз этот зверь наказал тебя справедливо, – сказала она. – И чего ты лезешь на рожон? Может быть, одежды, которые они тебе дали, и куцые, но, по крайней мере, не такие драные, как твои старые.

Лвид перебралась к нему поближе, чтобы взглянуть на спину, где на рубашке виднелось большое пятно крови от ударов хлыста. Она обладала большей свободой передвижения, чем ее товарищ по несчастью, ибо ее руки были прикованы к длинной цепи.

Не поднимая головы, он прорычал:

– Я не виллан! И хочу, чтобы мне вернули мои панталоны, модные парижские сапоги, которые наверняка натянул какой-нибудь из этих поганцев, и рубашку. На кой черт мне эти дурацкие мешки из-под зерна?

Лвид вздохнула. Сапоги и панталоны, конечно же, забрал кто-нибудь из рыцарей. Но она знала, что, если он не перестанет задирать рыцарей, особенно их предводителя, которого зовут Эверардом, их обоих ждет еще худшее наказание. Как только они покинули замок, ее вынужденный спутник постоянно жаловался на грубые крестьянские одежды, которые ему дали взамен прежних.

– Не думаю, чтобы из-за сапог и пары шерстяных панталон стоило подвергнуться порке.

Она думала, что даже босиком, в простой грубой одежде он выглядит не так уж плохо. Ярко сверкают синие глаза, мягко золотятся светлые волосы. Что и говорить, настоящий красавец. Но Лвид знала, что его наигранное негодование по поводу отобранных одежд и ледяного купания, которому его подвергли в замке, – ничто по сравнению с той нестерпимой болью, которую он постоянно носит в груди. Разумеется, он ни о чем ей не говорил, но она знала.

Лвид полила его спину водой и подождала, пока ткань пропитается насквозь.

– Послушай, – попыталась она его утешить, – эти твои новые одежды пусть и грубее старых, зато прочнее и теплее. Завтра будет много холоднее, вот тебе и пригодятся теплая рубашка и толстые штаны.

Подняв голову, он с недоумением уставился на нее.

– Откуда ты это знаешь?

– Что знаю?

– Что завтра будет холодная погода.

Она улыбнулась своей загадочной улыбкой. Конечно, можно было сказать ему какую-нибудь глупость, чтобы замутить мозги, но она решила не делать этого.

– Завтра с утра будет буря.

Сейчас было еще тепло, но это была обманчивая мягкость, порожденная долгой засухой. На западе, над Уэльскими горами, уже клубились тучи. Осенью все перемены погоды начинаются обычно с запада.

И это был Самхайн,[3]день, который христиане называют Днем Всех Святых. Старые боги разгуливают по своим владениям. Весь день не утихал жаркий ветер, по небу летели многочисленные стаи птиц. Лвид даже видела сову, птицу-призрак, обычно избегающую солнечного света.

Однако вслух она сказала другое:

– После долгой засухи обычно бывает гроза. Посмотри на животных. Коровы ведут себя очень лениво, даже не щиплют траву. Овцы и свиньи, наоборот, проявляют беспокойство. А если поглядеть на деревья…

Но Сенред уже не слушал ее. Приподнявшись, сколько позволяли цепи, он смотрел поверх бортов фургона, поверх головы погонщика, который вел мула. Его взгляд был сосредоточен на графине Морле, ехавшей впереди авангарда рыцарей. В этот момент она уделяла все свое внимание сидевшей перед ней в седле старшей дочери. Сенред видел только ее стройный стан, обтянутый алым платьем, темные пряди распущенных по плечам волос. Выражение его лица насторожило Лвид.

– Ты не должен смотреть на нее, – сказала она предостерегающим тоном. – Если ты будешь вот так глазеть на нее, тебя ждут большие неприятности. И не только сейчас, но и в будущем.

Он даже не моргнул.

– Она прислала сюда эту свою поганую свинью, чтобы он запер меня в фургоне.

Лвид закрыла глаза. Как он может смотреть таким восторженным взглядом и в то же время говорить так грубо? Неудивительно, что люди считают его сумасшедшим.

Дорога шла вдоль речного берега, и они оба вынуждены были наклониться, чтобы деревья не задевали их своими сухими сучьями.

– Смотри, вот ива, – сказала Лвид, боясь, что кто-нибудь заметит, как он пялит глаза на знатную леди. – Вот ольха, ива, боярышник, рябина, береза. А вот и седьмое дерево, составляющее тайну колдунов. – И она, не без заднего умысла, добавила: – Говорят, что и у ведьм ива – любимое дерево.

– В самом деле? – Хотя фургон и сильно трясло, он положил голову на руку.

Она торопливо кивнула:

– Да, ива олицетворяет День луны, понедельник. Она принадлежит луне. И эта леди тоже принадлежит луне. Леди Морле – девушка-ива. Посмотри на ее красивое бледное лицо, на глаза, горящие, словно огни в море. Недаром ее называют графиней Луной.

Он поднял брови:

– Она не девушка.

Лвид нахмурилась. Опасно насмехаться над старыми верованиями.

– Послушай, девушка-ива отмечена благословением луны. Посмотри. – Она подняла свои скованные руки. – Указательный палец олицетворяет могучего бога, живущего в дубе. Средний палец принадлежит рождественскому шуту, если он не будет соблюдать осторожность, то его сожгут в двенадцатую ночь. А вот, – продолжала Лвид, подвигаясь к нему, чтобы он мог лучше видеть, – безымянный палец, поклоняющийся солнцу, березе, нашей общей матери.

Он покачал головой:

– Осторожнее, Лвид. С чего ты вздумала служить эту языческую литанию?

Она не обратила внимания на его слова.